Выбор после выборов

Прошедшее воскресенье подводит черту под чередой перевыборов сначала президента, потом сената, а теперь мажилиса с маслихатами. По большому счету, все остается на своих местах, и на фоне непредсказуемо меняющегося вокруг нас мира это даже хорошо.

В Казахстане в рамках сложившейся за два десятилетия модели “вывозной” экономики накопились не имеющие решений проблемы, неотвратимо требующие перемен. Например, такой не имеющей пока решения проблемой является катастрофически недостаточная платежеспособность казахстанцев - средний семейный бюджет более чем наполовину уходит лишь на еду. Соответственно, дистрофичен весь работающий на внутренний рынок малый и средний бизнес, категорически не хватает средств коммунальной, энергетической и транспортной инфраструктурам. И все это на фоне неостановимого роста цен.

Правительство же не только не обещает повысить доходы и понизить цены, оно об этом даже не заикается. Не потому, что не видит проблемы, а потому, что не знает, как ее решить.

Еще один безвыходный тупик - те же коммуналка и энергетика, упершиеся в острую нехватку средств на обновление и расширение. Правительство провозгласило политику “тариф в обмен на инвестиции”, однако решать проб­лемы инфраструктуры за счет роста стоимости ее услуг - это национальное самоубийство. К тому же необходимых денег просто нет ни у потребителей, ни во всей экономике в данной экономической модели.

Вы воскликнете: мало нам тревожных сводок с внешних фронтов, зачем нагонять еще и внутренней жути?! А кто сказал, что мир меняется непредсказуемо и мы уперлись в какой-то иной тупик, чем весь мир?

Мы можем гордиться: именно мы стали заключительным звеном глобализации. Это про­изошло четверть века назад, после того как Казахстан осуществил полную конвертацию тенге и передачу нефтедобывающих и металлургических комплексов транснациональным компаниям. Причем Казахстан стал не просто заключительным элементом глобального пазла - с тех времен и по сию пору ни одна страна в мире не в силах сравниться с нами по полноте и энтузиазму выполнения Национальным банком рекомендаций МВФ, правительством - правил ВТО, а всеми вместе - создания благоприятного климата для иностранных инвестиций.

Вообще же доросшая до глобального формата система, заключительной частью которой мы стали как раз на входе в XXI век, начала оформляться в самом начале XVII века через создание Ост-Индийской торговой компании. Поначалу это действующее в английских колониях частное предприятие создавало свои администрации, имело собственную валюту, даже армию. Постепенно корона отбирала у нее государственные функции, но Ост-Индийская компания никуда не исчезла - она превратилась в Великобританию. Мощь Британской империи обеспечивалась зам­кнутостью на себе: колониям запрещалось торговать на сторону. В метрополию же колонии поставляли сырье в обмен на промышленные товары. Производственное развитие в колониях запрещалось. Первой колонией, обретшей независимость, стали Северо-Американские Штаты, которые по ходу и результатам Второй мировой войны повторили историю с Ост-Индийской компанией.

Далее произошло расширение объединяемого инвестирующей ролью доллара свободного рынка на разгромленную Японию и побежденную Германию, на отвоеванную у коммунистов Южную Корею и Тайвань оно осуществлялось в острой конкуренции с соцлагерем, поэтому все такие присоединяемые страны получали в пользование рынки США и Европы, насыщались инвестициями и технологиями. Из них делали барьеры на пути коммунизма, витрины рыночного процветания.

Та же история повторилась и с втягиванием Китая: природных ресурсов на вывоз у него не было, только бесчисленная рабочая сила. Не ее же импортировать! Пришлось отдавать и Китаю самое дорогое, что есть у Запада, - его собственный рынок. США и Европа стали насыщаться товарами плохого качества, зато почти бесплатными. Дальше рынок сделал свое дело: Китай быстро набирал индустриальное качество, Запад же придумал себе пост­индустриальную экономику.

Тем временем и добровольно капитулировавший в ходе холодной войны СССР по частям опустился в долларовый рынок, завершив процесс глобализации. Но это вхождение было принципиально иным: поскольку никакого противостоящего лагеря в мире больше не было, то и надобности интегрировать экономики постсоветских суверенов, превращая их в органическую часть Запада, не стало. К тому же открывшиеся пространства были богаты как раз ресурсами, вывоз которых и был налажен самым эффективным образом.

Но если в российский сырьевой экспорт иностранный капитал зашел лишь частично и с проблемами (сохранение монополии “Газпрома”, ликвидация ЮКОСА), то Казахстан в качестве сырьевой периферии, повторим, стал просто идеальным образцом, достойным попадания на страницы рыночных учебников. Национальная валюта тенге, например, не имеет внешнего качества - сделки в ней почти не производятся. Внутри же тенге не имеет ни инвестиционной, ни направленной на производство кредитной потенции, за чем тщательно следит Национальный банк.

На долю всех трудящихся в Казах­стане, по официальной статистике, приходится лишь треть валового национального дохода, а две трети - это валовая прибыль корпораций, и она в основном вывозится, равно как и большая часть экспортной валютной выручки расходится на приобретение сырьевыми экспортерами всего им необходимого за рубежом, а остальное уходит из экономики в виде прибылей иностранных инвесторов и кредиторов.

Впрочем, у глобальной монетарной метрополии - США - безвыходных тупиков накопилось больше нашего. Если чисто про деньги, то в достигшей мирового масштаба модели промышленный капитал традиционно взаимодействует с финансовым на платной и возвратной основе, то есть экономика всегда должна банкам все имеющиеся в ней деньги плюс доходный процент, еще не напечатанный. Такой цикл отлично может существовать в расширяющемся виде: если банковский кредит идет на расширение производства и если рынок товаров-услуг вырастает на процент не ниже банковского, все сбалансируется.

Однако финансовый капитал всегда норовил перетянуть на себя побольше прибыли, а механизмы сдерживания в исторически сложившуюся модель так и не зашиты. Вернее, они исторически сложились, но только форс-мажорные - биржевой крах или война. Свой вклад внесла и “рейганомика”, суть которой - перенос кредитования с производства на потребление. С тех пор пирамида долгов, начиная с суверенных государственных, долгов транснациональных корпораций и кончая долгами домохозяйств, стремительно росла. Завершающую лепту внесла и политика “количественного смягчения” для борьбы с мировым кризисом и пандемией.

Рассчитаться по накопленным долгам теперь невозможно даже теоретически, а их обслуживание, даже почти при нулевой величине долларовой базовой ставки, вытягивает из реальной экономики все больше денег. Потом они переливаются на товарный рынок не созидательным, а инфляционным потоком. Повышать же базовую ставку - значит обрушивать всю систему.

Поэтому мировые игроки - каждый по-своему - ищут пути отскока от долговой пирамиды, а нынешнее глобальное противостояние - это борьба за лучшие позиции в только формирующейся многополярности. Гадать, где наше место на географической и исторической карте, не приходится, однако и от нас зависит, быть в центре или на периферии.

Пётр СВОИК, фото Владимира ЗАИКИНА, Алматы