Почему нельзя любить пациентов

Десять историй из практики врача “скорой помощи”, анестезиолога-реаниматолога Андрея ЭПИКТЕТОВА (на снимке).

1
Однажды наша реанимационная бригада выехала на помощь к своим коллегам: бригада интенсивной терапии не могла справиться со сложным случаем. Женщина, 54 года, остановка дыхания, около 25 минут находится в состоянии клинической смерти. Все происходит у нее дома, рядом - переживающие родственники, суета, нервозность. Начинаем работать, выясняем, что у нее остановка кровообращения по типу фибрилляции - в этом случае как раз и используют дефибрилляторы, которые дают разряд тока. Все видели, как это происходит, в фильмах. Ударили ее один раз. Смотрим, сердце остановилось. Печально: в таких случаях оживить человека очень сложно. Наша коллега, к которой мы приехали на помощь, сообщает родственникам о том, что женщина умерла. Но мы все же продолжаем работать. И вдруг сердце начинает сокращаться. Больная, правда, без сознания, но удается стабилизировать артериальное давление. Мы, конечно, обрадовались, сообщаем нашим, что женщину нужно госпитализировать. Пока поднимается водитель с носилками, я выхожу на площадку покурить, и тут на меня чуть ли не с кулаками набрасывается ее муж: почему не спасли? Запутался мужик - то говорят, умерла, потом оказывается - живая. Закончилось тем, что он написал на меня жалобу в полицию. Упор в ней был на то, что мы спасли его жену и теперь ему приходится тратить деньги на сиделку и оформлять жену в хоспис. Меня полгода таскали в полицию, и приходилось объяснять, что сердце женщине мы завели, а вот мозг - нет, здесь мы бессильны: без кислорода он может прожить всего пять минут.
2
Спасать или не спасать, когда понимаешь, что человек останется “овощем”? Когда мне задают этот вопрос, я вспоминаю такую карикатуру: лежит на дороге человек без головы, а рядом с ним врачи, которые проводят ему реанимационные мероприятия. Мне это понятно. Нужно бороться до последнего. Хотя, конечно, все зависит от ситуации, и мы видим, есть ли вообще смысл в том, чтобы что-то делать. Вот недавно: ДТП, в машине девушка, голова которой практически держится на шейных позвонках. Кровопотеря страшная, травма, не совместимая с жизнью. Зима, вытекает кровь, которая парит на холоде. Зеваки, обступившие нас, кричат: “Делайте что-нибудь, ведь она живая”. Все почему-то думают, если человек теплый, значит, его еще можно оживить. Но это не так - труп остывает около десяти часов. Для нас это очевидная смерть, а для окружающих, которые, кстати, очень мешают работать, нет.
3
Работать в стационаре за закрытыми дверями проще. Собрали консилиум, решили отключить больного от вентиляции легких - все. У нас же по-другому. Есть люди очень экспрессивные, которые в драку лезут или начинают все крушить. Был такой случай. Умер цыганский барон, он долго и тяжело болел, и смерть, грубо говоря, для него стала облегчением. Но его сородичи этого не понимали - узнав о его смерти, домочадцы, сломали нам дефибриллятор, который стоит около пяти тысяч долларов, другую аппаратуру, перебили всю посуду, переломали мебель. Еще один пример. Как-то я попросил подвезти меня коллег, которые ехали на вызов недалеко от моего дома. Они заходят в подъезд. Я жду. Прибегают за носилками. Ну, думаю, значит, все в порядке - больного будут транспортировать. И вдруг вижу, на третьем этаже выбивается оконная рама и вылетают носилки, а следом за ними из подъезда кубарем выкатывается наш доктор. Что случилось? Произошла смерть.
4
Реанимационная бригада выезжает на тяжелые отравления. Вроде не до смеха, но бывают и курьезные случаи. Недавно девушка, которую бросил парень, решила свести счеты с жизнью и сначала выпила пять слабительных таблеток, а потом столько же от поноса. И не могла понять, почему ничего не происходит. Раньше головной болью для нас была уксусная эссенция. Сейчас качество этого продукта заметно ухудшилось. Если в советские времена люди, выпив ее, могли даже умереть или получить серьезнейшие ожоги пищевода, то сейчас она настолько слабенькая, что последствия совсем не те, хотя на бутылочке указано то же самое количество процентов, что и раньше.
5
Еще один бич: отравление аконитом, или иссык-кульским корнем, который до сих пор считают панацеей от всех болезней. Раньше таких случаев было очень много, сейчас меньше, но они все равно есть. Однажды мы выезжали к женщине, которая прополоскала аконитом рот, чтобы приглушить зубную боль. Пока мы везли ее от дома до больницы, нам пришлось 18 раз проводить процедуру дефибрилляции - у нее останавливалось сердце. Чаще всего как бывает? Проснется с похмелья мужичок, шасть в сервант, а там настойка бабушкина. Она-то по капелькам ее принимает, а он сразу замахнет. И мы к нему едем.
6
Пациентов нельзя любить, иначе ты не сможешь их лечить. Это принцип. Только придерживаясь его, ты будешь делать все холодной головой. Вот, например, я люблю детей, поэтому не могу с ними работать. Я до сих пор помню случай, который произошел еще в начале 80-х. Мужчина решил убить комара, который сидел на потолке, взял газету и, чтобы до него достать, полез на пианино. Инструмент, видимо, неправильно стоял, мужчина не удержался и упал, следом рухнуло пианино. Оно придавило трехлетнюю девочку, которая все это время наблюдала за папой. Ей раздробило грудину. Невозможно было ничего сделать. Прошло уже больше 30 лет, а я до сих пор не могу об этом спокойно рассказывать.
7
У врачей “скорой” есть постоянные клиенты, наши любимые “хроники”. Многие из них вызывают докторов только для того, чтобы поговорить. Примерно 70 процентов больных, к которым мы выезжаем, в “скорой помощи” не нуждаются. У них возникают так называемые функциональные состояния: то есть человек думает, что болен, но при этом он практически здоров. Допустим, если у пациента действительно стенокардия, он даже жестами сможет показать, где именно у него болит. А тот, кто придумал себе недуг, будет описывать свои ощущения какими-то вычурными фразами, выражаться образно. Один мужчина мне говорил: болит так, будто на грудь холодную рыбу положили. Заходишь к какой-нибудь бабульке и видишь: лежит на кровати с макияжем, при параде, как будто специально готовилась к приезду “скорой”. Был у меня пациент, которому казалось, что у него пахнет изо рта и все это чувствуют. Из-за этого у него развился комплекс, и он прак­тически не выходил из дома. С такими нужно просто разговаривать, а не лечить.
8
В 90-х годах я носил с собой газовый пистолет. Купил его после такого случая. Вызывают нас в частный сектор в районе вок­зала Алматы-1: передозировка наркотиками, остановка сердца. Приезжаем. Стучим. Дверь нам открывает хихикающий, с осоловевшими глазами парень. Он держит в руках поднос, на котором лежит отрезанная человеческая голова. Мне стало и плохо, и страшно. А ему весело, он под кайфом. Мы, конечно, вызвали полицию.
9
Однажды мы приехали на вызов в одну из гостиниц Алматы. Группа немцев-ветеранов, которые когда-то воевали во Второй мировой, а потом были в наших краях в плену, решили проехать по местам боевой славы. Старики жалуются на боли в животе и диарею: наверное, отравление. Мы знаем, к кому едем. Наша фельдшер спрашивает меня: как будет по-немецки “здравствуйте”? “Гутен таг”, - говорю. Она идет и все время это повторяет: мол, поприветствую их на родном языке, им приятно будет. Входим в номер. Фельдшер громко выпаливает: “Хэнде хох!” Немцы поднимают руки вверх, и в комнате начинает пахнуть.
10
Вызывает нас бабулька: куриная косточка застряла в горле. Я и так и эдак - не получается вынуть ее самостоятельно. Везем пациентку в больницу. Как положено, проблесковые маяки включены, но нас все равно не пропускают. Вдруг аварийная ситуация: мы резко тормозим и чуть не сваливаемся набок. Мы ругаемся, а бабулька сияет: косточка выпала. Все довольные, и тут старушка начинает стонать. Что такое? Руку сломала. Поворачиваем и едем в другую больницу.

Оксана АКУЛОВА, фото Романа ЕГОРОВА, Алматы