Язык доведёт

Какие перспективы у шала-казахского языка и его носителей? 

“Еду, еду қашықтан, / Мен водовоз асыққан, / Мөлдiр су бар, достар-ей! / Кому надо - поскорей!” - задорно пел “Дос-Мукасан” в 70-е. Спустя 40 лет шлягер уже не кажется таким веселым и невинным: смесь казахского и русского языков, получившая название шала-казакша, стала общественной проблемой и мишенью для критики со стороны радетелей за чистоту языка. А его носители превратились в парий.

Основная особенность ситуации в том, что для казахов родной язык - гораздо больше, чем средство коммуникации. В отсутствие ярко выраженной материальной культуры, степных барокко и рококо, без колизеев и трактатов Платона язык кочевого этноса стал вместилищем всего того, что не нашло выражения в других формах - от письменной философии до градостроительства, и превратился в средство передачи культурного знания от поколения к поколению. Каждый, кто изучает язык досконально и входит в его лоно, приобщается к сакральному коду нации, одновременно становясь его носителем. Поэтому этнические казахи, не владеющие родным языком, не признаются казахами, и, напротив, в совершенстве владеющие им представители других наций формально вписываются в казахский аутентичный универсум. Что весьма необычно с точки зрения международного опыта: в Японии, к примеру, натурализовавшиеся корейцы в третьем поколении все еще считаются изгоями, и в Англии этнический турок, пишущий стихи на английском, бритом все равно никогда не будет признан по явным причинам.
Однако жизнь всегда сама расставляет приоритеты. В повседневной практике казахскому покупателю, не говорящему на русском, все равно, знаком ли русский продавец с творчеством Шакарима. Ему важно что-то купить, а торговцу важно это продать. Поэтому русскоговорящие предприниматели в случае необходимости осваивают несколько элементарных фраз на казахском, а казахи, соответственно, так или иначе оперируют русскими терминами. Казалось бы, воплощенная парадигма win-win в бытовом формате, но остается наиболее острый вопрос, который постоянно и без устали поднимается в обществе: а почему бы всем казахстанцам независимо от этнической принадлежности не освоить казахский в совершенстве? Ведь уже больше двадцати лет прошло, созданы все условия, кому надо, тот выучил, и так далее.
Потому что - и это уже очевидно - все население страны никогда не овладеет казахским языком в той эталонной мере, которая под­разумевается. Постоянно воспроизводя ложный миф о легкости казахского языка для изучения и одно­временно восхищаясь его богатством, некоторые национал-патриоты, сами этого не осознавая, плодят смысловые оксюмороны. Богатый язык с непривычным строением, полный идиоматических выражений, априори легким быть не может. В свое время певец Али ОКАПОВ, в принципе свободно изъясняющийся на казахском, подписал свое фото в Инстаграме “Атты айдадым” (водил лошадь). Его тут же подняли на смех, потому что в казахском языке есть устойчивое выражение “ат міну” (править лошадью), а глагол “айдау” в данном контексте неупотребителен, его используют, например, со словом “автомобиль”. А вот с автобусом не используют, поскольку “сесть в автобус” будет как раз “автобуска міну”.
Окапов выразился неправильно, но совершенно понятно. То есть всем было ясно, что он имел в виду, проблема лежала исключительно в грамматической плоскости.
Но проблема ли это?
На вопрос можно ответить, если знать, в чем задача: понимать друг друга или стремиться к непревзойденной чистоте языка в повседневном обороте.
Культуролог Земфира ЕРЖАН не первый год борется против креолизации казахского и бьет в набат по поводу безграмотности уличных вывесок. Делает она это на общественных началах, и энтузиазм Ержан не может не вызывать уважения. И вместе с тем следует признать, что наглядная вывесочная трансформация языка - прямое следствие диалектической тяги самого языка к упрощению, к приятию элементарных общеупотребимых форм. “Біз таза қала γшін!” - гласит прямо-таки кричаще неправильный слоган на муниципальных мусоровозах. Неправильный, но абсолютно понятный любому, кто знает значение начальной формы каждого из приведенных слов, поскольку они в ней и представлены (мы, чистый, город, за).
Язык - в первую очередь средство хранения и передачи информации. Если его тезаурус заполнен множеством замечательных, но редко употребимых лексем и выражений, он становится малоподвижным и, соответственно, менее живым. Про то, как взопрели озимые, а кучер правил оглоблю, сейчас можно прочитать только у русских классиков - современная русская молодежь не разговаривает об этом, поскольку живет в другом предметном окружении. А казахская молодежь, пользующаяся интернет-мессенджерами, вовсю употребляет современную русскую и иностранную лексику, поскольку, опять же, стремится к коммуникативной доступности, а не к охранению родного языка от посягательств извне. Де-факто все уже давно и успешно используют так называемый шала-казахский как пиджинизированную форму казахского языка в повседневном общении - он проще, мобильнее и понятнее. И, как ни странно, именно он спасает казахский язык от консервации в архаических, музейных формах, приобщает его к современности.
Такой же процесс проходил и русский язык, когда лингвисты и интеллигенция пытались оградить его от излишнего влияния англицизмов. Разумеется, безрезультатно. Вобрав в себя огромное количество заимствованной лексики (а до англицизмов были тюркизмы и галлизмы), русский язык не перестал быть русским - он просто адаптировался ко времени. И казахский тоже никогда не существовал в лабораторных, искусственных формах, в нем полно арабской терминологии, которая пришла в него для обозначения понятий, не свойственных традиционному степному быту. В конце концов, некоторые специалисты считают самым распространенным в мире пиджином английский язык, состоящий из латыни, греческой, французской и германской лексики.
Другой вопрос, что, возможно, кому-то выгодно оставлять казахский язык в герметичном, сакральном состоянии, постоянно выкрикивая о посягательстве на его чистоту и непостижимое средними умами лексическое богатство. Попутно в обществе - особенно это видно по отношению к русскоговорящим казахам - постоянно поддерживается комплекс вины, отягчающий любые подвижки в сторону постижения языка. Политолог Дастан КАДЫРЖАНОВ пишет стихи на казахском и имеет опыт спичрайтерства на нем, но в последнее время он все реже обращается к родному языку в официальной обстановке из-за, по его выражению, “подсознательного страха, что на родном нельзя ошибаться и говорить неправильно”. Именно это чувство очень тщательно подогревается в обществе многочисленными патриотами, и люди начинают свой путь к казахскому не в надежде, а в страхе.
Это ложный, тупиковый путь. Казахский язык достоин большего, чем роли генератора социальных фобий. Он должен расширять сферу своего присутствия, становиться лингва франка для нашего общества. Но это невозможно без его модернизации, драйвером которой, как бы это ни казалось печальным, станет ужасный, низкий, всеми порицаемый шала-казахский язык.
При этом наследие Абая и Ауэзова нисколько не пострадает.

Тулеген БАЙТУКЕНОВ, рисунок Владимира КАДЫРБАЕВА, Алматы