Алмагуль Менлибаева: Нам слишком сильно сжали яйца

Поставь сейчас памятник современному казахстанскому искусству, и у него наверняка оказалось бы лицо Алмагуль МЕНЛИБАЕВОЙ. Художница уже давно живет и работает в Германии, выставляется по всему миру, а взгляд на жизнь у нее все равно остается казахским. А может, именно благодаря этому. 

С Алмагуль мы связались после терактов во Франции и последующей массовой полемики в соцсетях, где художница занимала отчетливо проевропейские позиции. Правда, голос Менлибаевой тонул в потоке лирических комментариев о загнивании Запада и величии цивилизации Междуречья. А художник должен высказываться так, чтобы его услышали - в этом, собственно, и есть его предназначение.
- Изменилось ли что-нибудь в Германии после массового пришествия беженцев? В целом с точки зрения общественных настроений и для вас?
- Германия сделала акцент на свои гуманистические принципы, дав понять это миру. Я очень горжусь ее позицией по отношению к беженцам. Дети моих друзей - они типичные студенты, как принято в Германии, живут отдельно от родителей после 18 лет - так вот, эти молодые люди приютили у себя дома молодого сирийца. Хотя у них нет отдельной комнаты для него. Но ему нашли место, подружились с ним, он им очень симпатичен, они поддерживают его. И это молодое поколение 19-20 лет. Как видно, они участвуют в процессе, и это их решение. Значит, молодое общество берет ответственность за свое будущее. Мне кажется, это очень зрелый поступок. Надо сказать, что все смотрят на проблему беженцев трезво, все прекрасно понимают, что это непростой процесс, и тем более все усложнилось после терактов. Немецкое общество достаточно объективно информировано насчет того, что реально происходит в Сирии. Ситуация честно освещается в прессе, немцы широко обсуждают возникшие проблемы, и это помогает всем сообща решить их.
- А где вам сейчас комфорт­нее - в Алматы или Берлине?
- Это две большие разницы. Комфортнее в Берлине, потому что там нет коррупции, люди не боятся полиции, а доверяют ей. Граждане соблюдают правила дорожного движения, никто никого не сбивает по глупости, законы работают для всех, нет поблажек, и невозможно подкупить судебную систему. Общество в целом понимает, что система существует для всех и для каждого.
- А как общество переживает теракты?
- Образованные гражданские общества стойко переносят трудности. После тер­актов в Париже все были в шоке, а сейчас идет мощное публичное осуждение этих примитивных, бессмысленных террористических идей. Ведь теракты произошли в пятницу вечером, когда люди посещали культурные места. Париж - это центр восхищения культурой, а культура - это утверждение ценности жизни человека. Поэтому это было покушение на концепцию жизни.
- Насчет открытости и демократии. Карикатуры “Шарли Эбдо” - это одно из проявлений гражданских свобод или все-таки злоупотребление ими?
- Мне нравится этот журнал, и некоторым бы стоило его понять и многому поучиться. Всякий раз, когда вы восхищаетесь французской культурой, поэзией, парфюмом, модой и романтизмом - всем тем, что цветет пышным цветом у вас на глазах, все, что волшебно и дарит вам ощущение красоты, поймите, что все это создано благодаря трезвой самокритике, едкой сатире, мужеству и смелости французов идти против исторической стагнации и мертвой психологии. Искусство и культура - венец всего процесса. Есть очень большая разница между острой политической сатирой и юмором. И мне кажется, в ситуации с “Шарли” многие этого не понимают, потому что мы склонны к лицемерию и двойным стандартам, но не умеем их в себе распознавать. В этом смысле у журнала есть чему поучиться. Французская сатира не стоит в стороне от политики и религии, и в этом ее феномен. Она едкая, бескомпромиссная, смелая, высмеивающая патриархально-религиоз­ную консервативность всех конфессий, светскую авторитарность, разных политиков, конформизм и вообще все слабости, которые свойственны человеческой природе. Эта сатира, берущая начало с Французской революции - революции, которая во многом определяет нынешний миропорядок, и те права, которые мы имеем в Республике Казахстан. Эта едкая сатира верит в человеческое достоинство, когда другие в страхе его забыли. Меткое слово, а не бомба - есть разница?
- После терактов в Париже одни казахстанцы стали сочувствовать французам, а другие - обвинять первых в двойных стандартах, поскольку якобы по сирийским детям и турецким полицейским никто в Казахстане так не скорбел.
- Лицемерие - это наша форма общения, она досталась нам от советского воспитания и стала частью национального менталитета. Видимо, потому, что нам очень хорошо “сжали яйца”, а признаться в этом комплекс неполноценности не позволяет. Поэтому есть часть населения, которой так легко манипулировать. У нас давно идут две очень активные волны антизападной пропаганды: западоненавистничество от России и религиозные радикальные исламские источники.
Вообще, во всех грехах и неудачах сейчас принято винить западную демократию. Ведь иначе придется заниматься западной самокритикой, а это страшно. У нас вспоминают и постят в сетях картинки про колониальное прошлое Европы, поскольку сами живут в ментальном Средневековье и понятия не имеют о постколониальном периоде, охватившем Европу как раз в то время, когда мы сидели под колпаком железного занавеса. Если не будет Франции такой, какая она сейчас, со всеми ценностями, синдром Сирии и Асада придет в каждую страну. Поэтому вбросы про то, кто кому больше сочувствует, явно имеют манипулятивный, искусственно рож­денный характер.
- Несколько лет назад в одном из интервью вы сказали, что Казахстан переживает некий культурный исход. Вы и сейчас так думаете?
- Если честно, ведь мы уже не кочевники. Никто, даже самые правые националисты, просто живущие в аулах, - это не кочевье. Они не могут поделиться, как и городские, переживанием той уникальнейшей жизни. Эта культура навсегда ушла, ушла страшно и с брутальным насилием. Насилие осталось в воздухе… Вместе со сказками, легендами, бешбармаком, конями, юртами, казы, куртом, словами. Остались желания построить себя, найти себе новый смысл, новое название самому себе среди новых зданий. Остались вместе с нами люди, которые приехали к нам и стали нами, понимают ли они всю ситуацию?
- С тех пор как у нас закрылся Центр современного искусства фонда “Сорос Казахстан”, соз­дается ощущение, что сам контекст contemporary art стал каким-то чуждым стране. А может, и всегда был таким и попытки его продвинуть на местной почве оставались сродни посадке апельсинов в степи?
- Отсутствие современного искусства как раз-таки и сродни пластмассовым апельсинам в степи, я вижу их везде. Мне кажется, что мы переживаем закономерную культурную колонизированную амнезию при ситуации тотального экспорта. Советская интеллигенция не смог­ла пережить себя в новом качестве, стала номенклатурной, а другая, которая должна заменить ее, все еще маргинальная или непринципиальная. Присутствию современного искусства необходимы поддержка и интерес общества, тогда это усилие сделает его естественным. Современное искусство поднимает много проблем для обсуждения, настроение светскости, самокритичности, живости, гордости нашей страной, оно, кстати, как раз таки культурный современный язык международного общения. Если у нас задача провозглашать нашу независимость, то современное искусство и современная культура и есть декларация независимости.

Тулеген БАЙТУКЕНОВ, Алматы