Спасти Джеки Чана

Я подошла к Ирине после лекции, на которой она знакомила алматинцев со степью. Именно знакомила и разрушала стереотипы, что бескрайние казахские равнины безжизненны и неинтересны. Для нашей героини это родная стихия, любовь и… работа.

- Мой объект исследования - степь, в первую очередь грызуны: тушканчики, суслики, хомячки, - перечисляет Ирина. - Во времена студенчества попала в проект с учеными, которые исследовали как раз этот вид, и поняла: если исключить их из природной системы, не станет копытных и хищников. Грызуны недооценены, поэтому я их и выбрала. Хотя понимаю недоумение людей…

- Спрашивают: “Почему суслик? Это же неинтересно! То ли дело барс!”

- Даже в научной среде есть понятие непривлекательных видов. Чтобы получить деньги на их исследование, приходится включать в заявку каких-то более популярных животных, ту же сайгу.

- Везде грызунов дискриминируют…

- Все как в жизни, - смеется. - Сейчас я жду одобрения на проект по защите обыкновенного хомяка - я называю его Джеки Чан. Он такой классный, когда защищается, встает в позу каратиста и кричит.

Этот хомяк на грани исчезновения во всем мире, но в Казахстане сохранился довольно большой кусок его популяции. Живет Джеки Чан в основном в сельской местности, и люди его убивают. Ирина хочет им объяснить: это редкий вид, поймали - увезите кроху в степь, отпустите.

- Понимаю, это сложно. Сельчане заняты выживанием, а тут я с рассказами про вымирающего грызуна, который к тому же их урожай портит, - говорит она. - Со стороны людям кажется: занимается какой-то ерундой. Мне так не один раз говорили. Сначала было обидно, а потом поняла: когда приходится думать, как свести концы с концами, человеку не до сохранения тушканчиков, хомяков, волков или сайги - для него это несущественно. Но это вовсе не значит, что не нужно пытаться изменить отношение к этим животным - наоборот.

                                                                          ***

Ирина родом из Карагандинской облас­ти, из поселка, который раньше носил имя Николая Пржевальского, - в какой-то степени знак. Животных она всегда любила, поэтому поступила на биофак КарГУ. Думала, вернется в родные места после вуза и станет учителем в сельской школе. Про себя говорит: “Я типичный деревенский житель, в город никогда не стремилась”. В тот момент не было и амбиций исследователя. Но в 2015 году (Ирина училась на третьем курсе) нескольких студентов вызывали в деканат - ученые-зоологи искали волонтеров в экспедицию. Григорьева стала частью команды, и это определило ее жизнь.

- Я поняла, что смогу выдержать спартанские условия научной полевой экспедиции, еще и хорошо себя при этом чувствовать, - вспоминает свой первый опыт наша героиня. - Палатки, складные душ и туалет, днем жара невыносимая, мошки и комары (у меня, кстати, на их укусы аллергия, всегда вожу с собой антигистаминные препараты), работа на износ. Организм ко всему приспосабливается. Я никогда не болею даже в самых трудных экспедициях, а вот после - частенько. Меня могут напрягать только люди, которые саботируют общую работу, но никак не бытовые трудности.

И все равно это непросто. Девушек - выездных полевиков в Казахстане не больше двух десятков. Им сложнее не мыть голову несколько дней, не ходить в душ, найти место для туалета (не всегда с собой специальная палатка). Абсолютно всегда ты в меньшинстве, чаще всего в группе только мужчины. Иногда тебя не хотят слушать только потому, что ты молодая девушка.

- Заставляют готовить и мыть посуду?

- Я с таким один раз столкнулась. И не то чтобы заставляли - мягко намекали: мол, ты же женщина. Я тогда сказала: придете ко мне в гости, накрою на стол, а здесь все на равных. В экспедиции правила другие. Бывает, что ты физически не успеваешь не то что приготовить - нормальное поесть.

                                                                           ***

Григорьева вспоминает, как участвовала в проекте по восстановлению куланов, в котором она работала с международными ветеринарами из Германии. Они надевали специальные ошейники на животных, чтобы потом отслеживать их в казахских степях. В поле с шести утра до двух часов ночи. Один весь день сидит в засаде, ждет, пока кулан подойдет ближе, второй следит за оборудованием, Ирина на возвышенности смотрит в бинокль, куда движется животное. И так весь день. Какая готовка? Благо в бюджет экспедиции (это, к слову, редкость) заложили средства на повара, голодными не оставались.

- Девушка-немка, вместе с которой я работала по куланам, сейчас в Африке в команде по восстановлению популяции вымершего белого носорога, - рассказывает Ирина. - Недавно ученые провели эксперимент: поместили эмбрион белого носорога в носорога обычного. Все прошло удачно, ждут потомство.

Я тоже мечтаю участвовать в международном проекте по восстановлению животных, а именно лошадей Пржевальского, который начинается в Казахстане. Мне сам бог велел, вы же помните, в каком поселке я родилась и жила. Обожаю этих лошадок. Видела их на вольном выпасе в Монголии, в зоопарках в Германии. Они невероятные. У меня даже татуировка есть: лошадка Пржевальского, тушканчик, волк и сайга.

- Любимые?

- Тут много смыслов: я работала с тушканчиками, с сайгой, встречалась с волками в степях, а лошадь Пржевальского - мечта. А еще они составляют цепочку, благодаря которой наша степь остается здоровой.

                                                                               ***

- Популяцию лошадей Пржевальского можно восстановить в Казахстане?

- Это вопрос, на который нет однозначного ответа. В мире осталось не так много этих животных, плюс-минус все они родственники. Если начать их скрещивать, есть риск, что у следующих поколений появятся какие-то новые болезни.

Но, возможно, выход есть. В природе частенько находят ископаемые останки лошадей Пржевальского, ученые научились выделять из них ДНК животного, создавать эмбрионы и вживлять в обычную лошадь. Уже есть примеры, когда рождались жеребята, но они сразу умирали. По крайней мере, надежда на то, что мы сможем разбавить гены и восстановить популяцию лошадей, теплится.

- Хотите сделать что-то грандиозное?

- Наследить в истории, конечно, хочется, не без этого, - шутит. - Лошади - они такие классные, а если еще получится помочь в их восстановлении - супер.

- На лекции про степь был смешной момент, когда вы сказали, что зоолог никогда не пройдет мимо волчьей какашки. Он ее поднимет, внимательно рассмотрит, из чего она состоит, чтобы понять, чем в этих местах питается волк. А мимо чего еще не пройдет зоолог?

- Мимо норы. Расскажу историю про неромантизм моей работы. В одной из экспедиций мы с коллегой из Болгарии шли по степи и встретили нору - большая, жилая, но чья, по следам непонятно. Стали рассматривать, и тут же нас облепили блохи (они всегда там, где есть нора, любой биолог это знает). Стряхнули их, переоделись. Вроде все хорошо. Наутро просыпаюсь - живого места на теле нет, вся искусанная. Чумной регион, блохи - переносчики, и ты себя накручиваешь. Я потом сдала анализы, все обошлось, но осадок остался. И все равно - с радостью возвращаешься домой в мягкую кроватку, а через какое-то время снова тянет в экспедицию, в степь!

- Что для вас степь?

- Степь - это успокоение. Ты встаешь в пять утра, выползаешь из палатки. Тишина, солнце всходит, жаворонки летают. Это словами не описать. Никто до тебя не дозвонится, ничего тебе не напишет. В городе мы лишены такой роскоши. В степи ты недоступен для мира. Ты можешь раствориться в природе и будто бы исчезнуть.

Оксана АКУЛОВА, Алматы