778

Битва за Францию

Кандидат в президенты Франции Марин Ле ПЕН начала год с вполне трампистского заявления о том, что она не видит причин не признавать законность присоединения Крыма к России. Что, в свою очередь, совпало с сообщением о солидарном нежелании французских банков финансировать ее кампанию.

Если главным российским событием - именно российским - 2016 года были выборы президента в США и победа “нашего” ТРАМПА, то в 2017-м ключевой надеждой российского политического режима на дальнейший раскол западного мира станут президентские выборы во Франции (первый тур 23 апреля, второй - 7 мая).
Причем здесь речь идет о беспроигрышной - win-win - ситуации: путинские элиты вполне удовлетворятся правым консерватором Франсуа ФИЙОНОМ, ну а уж вишенкой на торте правого популизма, благоволящего нынешнему российскому гибридному авторитаризму, может оказаться победа Марин Ле Пен.
“Нашу” Марин, согласно слухам, которые стали общим местом в западном дискурсе, интенсивно финансировали некоторые российские структуры.
Продажа Россией страхов и успешная их покупка Западом по завышенной ажиотажной цене привели лишь к еще более гипертрофированному восприятию угроз, особенно по линии кибератак - гибридная война обрела цифровое обличье. Однако прямого смысла “взламывать” Францию вроде как нет - там и так все “хорошо” с droitisation - поправением и разворотом на Восток, к России.
И чем чаще за руль грузовиков-убийц будут садиться индоктринированные радикальные исламисты, тем больше шансов у правых популистов. Не говоря уже о таких хорошо известных фоновых факторах, как длящаяся усталость от вялых традиционных политиков с их неэнергичным политическим языком, несправедливость глобализации с точки зрения распространения неравенства, бюрократизация “коррумпированных” западных элит, которые “страшно далеки” от “простого народа”, утрата ощущения личной безопасности на фоне террористических угроз и миграционного цунами, геттоизация целых городских кварталов и пригородов крупных городов.
На этом фоне хорошо работают простые плакатные образы, которые предъявляет, что называется, сама жизнь.
Если вы оказываетесь где-нибудь в гипертолерантной Швеции, например в университетском городе Упсала, и приезжаете туда в поисках аутентичных образов из “Фанни и Александра” Ингмара БЕРГМАНА, то обнаруживаете лишь рай для мигрантов: Стора Торгет, рыночная площадь, заполнена разноцветной толпой, и в этих живых декорациях очень убедительными для местных обывателей кажутся агитационные палатки правопопулистской партии под названием “Шведские демократы” с внятным лобовым слоганом “Верните нам Швецию!”.
В идеологическом пакете - традиционный набор: референдум по членству в ЕС, пересмотр Шенгена, антимультикультурализм, ограничение миграции и снижение государственных расходов на ее поддержку. Результат - на последних парламентских выборах 2014 года популисты-националисты пришли третьими. И хотя они сильно отстают от социал-демократов и умеренных правых, динамика устрашающая: если в 2010 году ультраправые впервые вошли в парламент, набрав 5,7% голосов, то к 2014 году их результат увеличился на 7,2 п. п., до 12,9%, а это плюс 29 мест (итого 49 мест из 349) в Риксдаге.
И это образцовая Швеция, что уж говорить о Франции.
Как работает механика Марин Ле Пен? Пока ее основной конкурент Франсуа Фийон в начале этого года рассказывал в Калифорнии на форуме по инновациям, как важна для Франции цифровая революция, лидер “Народного фронта” вовсю использовала такой инструмент этой самой революции, как Твиттер: ее “чириканье” шло плотной стеной. Причем отнюдь не из Калифорнии. Сначала она провела два установочных мероприятия 4 и 5 января, включая встречу с прессой, а затем отправилась “в поля” - в нормандский департамент Эр, где интенсивно встречалась с “трудящимися” и разбиралась с конкретными вопросами местного самоуправления и предоставления публичных услуг в аграрных регионах, не забывая параллельно насыщать интернет-пространство прямолинейными лозунгами: “Без свободы прессы нет демократии”; “Я надеюсь на обновление демократии, где власти будут более эффективными, близкими гражданам, менее затратными”; “С помощью экономического патриотизма мы вернем нашу независимость”; “Франция снова должна стать страной предпринимателей, страной инноваций”. Ле Пен апеллирует к предпринимателям, призывает их к смелому риск-ориентированному инвестированию в инновации, делает акцент на том, что развиваться должен именно французский бизнес, негативно отзывается о спекулятивном финансовом капитале и говорит о необходимости инвестирования в реальный сектор, призывает отказаться от единой европейской валюты - “главного препятствия реиндустриализации”, с легкостью записывает в свои предшественники де Голля и Помпиду и даже Кольбера, знаменитого министра финансов времен Людовика XIV, которые “проводили правильную промышленную политику”.
Просто Столыпинский клуб какой-то!
Высокая сутуловатая блондинка с четкой, внятной речью, “ходящая” в народ и призывающая вернуть реальную власть коммунам и департаментам, “привести в порядок демократию”; ее символ - синяя роза, чей стебель превращается в шпагу, - что мешает среднему французу за нее проголосовать, как средний англичанин проголосовал за Brexit, а средний американец - за Трампа?
К тому же если этот средний представитель западного мира вовсе не считает, что тем самым нарушаются основы демократии и рушится ценностная структура Запада, наоборот, с его точки зрения, возвращается подлинный Запад, тот, который еще по привычке продают турагентства всего мира, а его уже нет в природе. И здесь дело, пожалуй, не в сомнительном, хотя и красивом объяснении, согласно которому восхождение популизма - нелиберальный демократический ответ недемократическому либерализму.
Россия была родиной популизма этого нового типа, первый Трамп - это ЖИРИНОВСКИЙ, трампистская политика - это ПУТИН начиная с его второго срока.
И если российские правила жизни триумфально шагают по западному миру, почему бы не начать надеяться на то, что с течением времени - но точно не сразу, ибо для полной победы трампизма он должен поразить Германию, - Россия станет great again по своим собственным нормам?
Помешать этому сценарию может та самая демократия: во-первых, свободные - действительно свободные! - выборы на Западе предполагают ротацию даже лидеров-популистов, во-вторых, эффект маятника еще не исчез в ключевых странах западного мира - политические силы меняются местами (например, социалисты уступают правым либералам и наоборот) регулярно, в-третьих, пока еще нет окончательных доказательств, что волна популизма - неостановимый тренд, который способен захватить все без исключения страны. Есть, в конце концов, утешительные примеры вроде Австрии, когда, крепко подумав, большинство, хотя и не подавляющее, голосует на президентских выборах, причем дважды, за традиционную западную демократию или просто против ультраправого популизма.
Кстати, в 2002 году Франция была примерно в той же ситуации, что и в 2017-м: только на месте Фийона был Жак ШИРАК, а на месте Марин Ле Пен - ее отец Жан-Мари Ле ПЕН. В первом туре они пришли к финишу ноздря в ноздрю. А во втором туре Франция показала, что она пока не “одурела”: правый центрист получил 82,21% голосов, ультраправый популист - 17,79%.
Нынешние проблемы, впрочем, тогда пребывали в зачаточном состоянии. Не было еще джихадистской эпидемии, терактов образца Charlie Hebdo, Батаклана, Ниццы, не состоялись дискуссии о никабах и буркини… На теракт января 2015 года Франция ответила манифестацией в поддержку республиканских ценностей. Возможно, в год правого популизма западную демократию спасет именно этот ценностный каркас, который окажется - теоретически - посильнее скреп.
Gazeta.ru

Поделиться
Класснуть

Свежее