Сергей ПОГОСЯН: Я играю за большим столом

Кому-то он знаком как ведущий свадеб и юбилеев, кому-то - как часто мелькающее в рекламе лицо, кому-то - как меланхоличный Марат из отечественного сериала “Марат и Жанна” и актер, появляющийся порой в российских скетчкомах. И мало кто знает, что он даже успел сказать заветные для каждого актера слова “быть или не быть”, прежде чем три года назад ушел из родного Театра им. Лермонтова.

- Актеры любят говорить, что, мол, попал в театр как под трамвай. Это неотвратимо при всей нерациональности. А у вас душа не болела в День театра?
- Какое-то время это место действительно пустовало, а потом очень быстро заполнилось. Сейчас я бы и рад принять участие в театральном проекте, но не могу найти на это время. Потому что делать абы как театр невозможно, а посвятить ему два-три месяца - нереально. А болит или не болит душа… Раньше театр давал мне ощущение некоего внутреннего роста. Но последние несколько лет было ощущение, что я достиг своего потолка в этом месте и просто стучу головой в него раз за разом. Меньше всего хотелось быть папашей в театре, эдаким заслуженным, ржавым гвоздем, чморить молодых и собирать висюльки из званий. Пришло понимание, что театр не храм искусства, а конвейер по производству спектаклей. Причем таких, которые будут удовлетворять запросы массового зрителя. Такова участь государственного театра: не будешь собирать кассу - начнут ругать в министерстве, лишат надбавок и бонусов. В какой-то момент я увидел театр другими глазами и подумал, что если надо стоять на конвейере, то почему бы не на конвейере по зарабатыванию денег? Логично?

- Вот так открыто вы признаетесь в любви к деньгам?
- Никогда не пренебрегал ими. За что всю жизнь, в том числе и в театре, получал по башке. Я ведь не мог работать в полную силу, на сто процентов, только на восемьдесят. Остальное надо было приберечь для очередного юбилея. Зато я себя не чувствовал ущербным, когда заходил в магазин или вел ребенка в парк. Говорить: “У меня нет денег, зато я служу искусству” вправе, может быть, женщина, хотя это тоже вопрос. Но мужчина просто не имеет права на такие заявления. Наверное, просто у меня такое воспитание, хотя семья была небогатая. Только немного обжились - тут грянули лихие девяностые. Я до сих пор помню день, когда мы бегали с деньгами, которые завтра обесценятся, и купили две газовые плиты, потому что надо было хоть что-то купить. Причем даже эти так никому никогда не понадобившиеся потом плиты надо было не просто приобрести, а упасть на них и сказать: “Беру”. Мы ими потом долго пользовались как столиками…

- Зато сейчас вы создаете впечатление успешного и состоятельного актера…
- Это отдельная тема разговора. Каких-то особых регалий у меня нет, видимо, я не соз-даю впечатления человека, которому что-то надо, а выгляжу как человек, который сам может все заработать. Для меня это сложный вопрос не только в связи с театром, а по жизни вообще. Почему-то считается, что надо помогать слабым, дескать, сильные пробьются сами. Вот только сильные от количества полученных оплеух порой скисают. Если бы я был больной или наркоман, или пил бы, то со мной бы носились - ставили в очередь на квартиру, таскали по врачам, кодировали… Или бывает, что пока человек пробивается наверх, он ощущает поддержку, а как только попал в цель - отношение резко меняется: “Ну вот, везде он!”.

- Москва привлекает деньгами?
- Дело даже не в них - основной заработок у меня в Казахстане. Это как в казино. Есть столики, где ставка 10 долларов, а выигрыш - 100, а есть такие, где игра идет по максимуму. Мне кажется, что я сейчас играю как раз за этим большим столом. Не могу сказать, что мне сейчас прет, но у меня есть шанс в отличие от тех, кто играет по маленькой. Я еще ничего не поднял с этого стола, меня туда только пригласили. Поднять - это значит получить бешеную востребованность, проснуться знаменитым. Пока я, агашка казахстанского шоу-бизнеса, стою в очередях на кастинг и испытываю то же состояние, как при поступлении в институт. Это очень отрезвляет.

- Нет ощущения, что этот период карабканья к телевизионной славе затянулся?
- Возможно, но я изменил к этому отношение. Я начал кайфовать от того, что востребован и в Казахстане, и в России, что могу себе позволить ездить туда не на разведку, не посмотреть в щелочку, а конкретно на работу. Да, надо мной долго довлело ощущение, что я должен выполнить некую миссию, чего-то добиться, взять, как в спорте, определенную высоту. А потом мне добрые люди сказали, что в моем возрасте спортом занимаются для кайфа, а не для рекордов. Что я и делаю.

- Не жалко тратить жизнь на те сериалы, в которых сейчас снимаетесь?
- Я понимаю, что те скетчкомы, в которых я сейчас играю, с точки зрения серьезного драматического артиста, это как минимум неполная эксплуатация собственных возможностей. А ощущение проходящей мимо жизни было скорее в то время, когда я торчал в театре - дочку лет до десяти не помню. Есть какая-то несправедливость в том, что ты выбираешь профессию актера, а потом всю жизнь осваиваешь смежные специальности - аниматор, репетитор, шоумен. Потом приходит Великое распределение ролей, и ты с ужасом понимаешь, что придется расстаться с халтурами и заняться только Ролью.

- А если попытаться работать в московском театре?
- Это нереально. Везде одинаковые законы: если ты засветился в телике - будет у тебя и театр, и все, что угодно. Сейчас я понимаю степень везения Толоконникова, когда ему судьба подарила звездную роль и он в один день стал узнаваемым для всех жителей СНГ. К тому же московский театр - это переезд, разрыв всех связей с Алматы, а я к этому не готов ни эмоционально, ни финансово. Из Москвы на банкеты меня никто не позовет, я уже не буду родным. А основной заработок мне приносят все-таки отечественные банкеты. Да и по комфортности, спокойствию здесь совсем другая жизнь. Здесь можно посидеть в полупустом ресторане, а в Москве все битком, всюду очереди. Что в ресторан, что в туалет.
Так что мне удобнее жить между двумя городами, благо самолеты летают регулярно и не все разбиваются - мы сели в тот же туман, но на два часа раньше злополучного самолета, потерпевшего крушение под Новый год в Алматы.

- Значит, тоски по театру нет?
- По академическому - нет. Он с развалом Союза пережил кризис - все, о чем в театре говорили эзоповым языком, намеками, стало звучать со страниц газет. Эта миссия закончилась. В Европе все это время театр развивался и шел своим путем. А у нас сейчас происходит какое-то коллективное спасание его, а не поиск новых задач для жанра.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, Алматы, тел. 259-71-99, e-mail: evdokimenko@time.kz, фото Владимира ЗАИКИНА