Четвёртая высота

От работы Майсам (Майя) МИТАЛИПОВОЙ (на снимке) и возглавляемой ею лаборатории в Кембридже зависит, сможет ли человечество победить болезни Паркинсона и Альцгеймера. Ирония судьбы: именно тогда, когда Майя начала исследовать природу этих недугов, ее маме поставили диагноз болезнь Паркинсона.

Как будто все время ей кто-то ставит планку повыше. Сначала это был папа, учитель с сорокалетним стажем, который верил, что перед его детьми неразрешимых проблем не существует. Потом брат Шухрат, ныне всемирно известный ученый-генетик, профессор в США. Теперь - любимая мама.
Майя покоряет высоты.
Майя родилась в селе Кольджат Уйгурского района, а выросла в селе Ават под Алматы. Там же окончила среднюю школу, а после окончания Тимирязевской академии в Москве даже было вернулась в Ават, на птицефабрику.

- Майя, разве диплом с отличием одного из лучших вузов СССР не давал шанса устроиться получше?
- Учиться хуже в академии я не имела права, курсом старше учился мой брат Шухрат. Мне было на кого равняться. А после окончания надо было работать. На птицефабрике проработала шесть месяцев в ветеринарном отделе. Мое образование больше смущало руководителей. Когда я узнала, что в Институте экспериментальной биологии в Алматы в отделе эмбриологии нужен лаборант, ушла с птицефабрики.

- Зачем через два года вы вернулись в Москву?
- Брат вел за собой: давай за мной! Он уже занимался по тематике стволовых клеток и учился в аспирантуре Института медицинской генетики. А я стала аспиранткой лаборатории клеточной инженерии. Мы занимались стволовыми клетками крупных животных. Но через три месяца учебы руководитель лаборатории Николай СТРЕЛЬЧЕНКО уехал в Германию. Мне пришлось  перейти в Институт медицинской генетики, в лабораторию биологии развития млекопитающих. Потом мы выяснили: кроме нашего руководителя Льва Михайловича Федорова,  двух аспирантов при нем, меня и моего брата Шухрата, больше стволовыми клетками в это время в Москве никто не занимался. А в России был только еще один ученый - Серов в Новосибирске, он занимался стволовыми клетками норки.
Во времена нашей учебы в аспирантуре рухнул Советский Союз. Мы остались без средств к существованию. Чтобы мы продолжили учебу, родители через знакомых проводников поезда Алматы - Москва посылали нам продукты питания. Это был героизм наших родителей.
В 1993 году мой первый шеф, видимо, чувствуя вину в том, что я осталась не у дел, оформил мне стажировку в Америке по программе обмена студентами между США и Россией. Он работал с ученым Стивом Стайсом в штате Висконсин в компании по клонированию животных. Шесть месяцев я работала по 12 часов семь дней в неделю и накопила себе результаты на диссертацию. Результаты этой работы послала на международную конференцию по эмбриологии (IETS). Их увидел нобелевский лауреат Нил Ферст, прочитал и написал мне: “Я заинтересовался вашей работой”. Я знала все его труды, они находились на моем рабочем столе! Конечно, я приняла его приглашение.

- Так Казахстан потерял еще одного ученого?
- Нет, конечно. Наука не имеет границ, я работаю там, где есть условия для работы. Но меня и моего брата все знают как ученых из Казахстана. Все, что мы с коллегами сделали, доступно в Интернете. В наши дни продвижение в науке - как собирание пазлов: ты положил одну деталь, вторую деталь - другой ученый, из России, Казахстана или Бразилии - не важно. Детали собираются в блоки, блок за блоком строятся пазлы.
С Нилом я занималась стволовыми клетками крупного рогатого скота и клонировала телят. Сама, от “а” до “я”. Нил был основоположником клонирования в мире. 1 марта 1997 года о нашей работе по клонированию газета “Нью-Йорк таймс” опубликовала статью. Когда появилась клонированная овца Долли, мы уже клонировали телят из клеток взрослой коровы. Они оказали большую услугу для человека.

- “Они” - это кто?
- Коровы. Вся система искусственного оплодотворения человека создана благодаря коровам. У истоков этой технологии стоял Нил.
Через пять лет работы у Нила Стив Стайс, с которым я проходила стажировку, будучи аспиранткой, уговорил меня приехать в Джорджию и работать в Австралийской биотехнологической компании, которая одна из первых в мире создала программу клеточной терапии с использованием стволовых клеток человека для лечения болезни Паркинсона. Они думали: насажаем стволовые клетки в мозг, и все - вылечим. То есть немножко дилетанты. Но идея была неплохая.
Я начала работать 21 января 2001 года, к середине февраля получила первую линию человеческих стволовых клеток и еще через три месяца - пять. После узнала, что я была третьим человеком в мире, кто получил стволовые клетки человека. Я заморозила десятки ампул каждой линии. Мы послали результаты в Национальный институт здоровья США. Джорж Буш-младший никак не мог решиться финансировать работу по человеческим стволовым клеткам из федерального бюджета. И наконец решил финансировать только те линии, которые были получены до 9 августа 2001 года. Из 78 зарегистрированных линий 11 попали под финансирование. Из них четыре линии мои.

- Где вас застала слава?
- Я была в командировке в Австралии, когда мне позвонили в три часа ночи: “Майя, по телевизору показывают твои клетки”. Включаю телевизор: СNN задает вопросы Алану Робинсу, моему директору, он на камеру открывает танк с жидким азотом и вытаскивает клетки. А это смерти подобно! Звоню Робинсу: “Перестань вытаскивать клетки из азота! Ты от эйфории потерял голову! Они разморозятся...”

- Почему вы на пике известности покинули насиженное место?
- Стало понятно, что работать над изучением болезней Паркинсона или Альцгеймера, сидя в той компании, невозможно. Там нужны деньги, продукт. Это уже все-таки не наука.
Восемь лет назад я ушла, получила предложения на три профессорские позиции в Америке и одну в Англии, и тут мне позвонил знаменитый профессор Рудольф Яниш из массачусетского Института технологий: “Майя, я хотел создать лабораторию человеческих стволовых клеток. Но это будет не позиция профессора, для тебя это важно?”. Отвечаю: “Нет, я бы хотела заняться проблемами эпигенетики, которыми вы занимаетесь”. Наши желания совпали. Я получила позицию директора лаборатории человеческих стволовых клеток в MIT - Massachusetts Institute of Technology. В лаборатории работают 20 кандидатов наук, мы занимаемся проблемами нейродегенеративных болезней. Нам надо понять механизм болезни на молекулярном уровне, мы ищем, где идет сбой и как исправить этот сбой. Бюджет лаборатории - 4 миллиона долларов в год.

- Вы с больными людьми работаете?
- Нет. Но фармацевтические компании следят за нашими работами.
Одно дело заниматься Альцгеймером или Паркинсоном в лаборатории, не зная, через что проходит больной. Шесть лет назад я увезла из Казахстана маму, у нее болезнь Паркинсона. Я ее вожу по больницам, хожу по аптекам, слежу за питанием, режимом, физическими упражнениями, сном. Живя бок о бок с таким человеком, понимаешь острее проблему.

- Вам помогает сиделка?
- Нет. Иногда приезжают из Казахстана сестра Айшам и папа. Профессор Рудольф Яниш, видя, под каким стрессом я нахожусь, говорит: “Есть же другие члены семьи”. Я отвечаю: “Если бы у них была возможность делать то, что я могу, конечно, они бы это сделали. Но у них нет такой возможности”.
Профессор Курт Фрид из Колорадо вылечил 16 человек от болезни Паркинсона трансплантацией фетальных клеток, не стволовых. Мы с ним знакомы с 2003 года. Я к нему обращалась. Он сказал: “Майя, у меня нет достаточного количества фетального материала, ты знаешь эту реальность, не тебе объяснять. Но когда ваши клетки дойдут до того, что я их смогу использовать, можно будет помочь многим, в том числе и твоей маме. Ты работаешь на будущее”.

- Работа на будущее поставила крест на вашей личной жизни?
- Нет.

- Вы замужем?
- Нет. Мама говорит: “Твое счастье и предназначение в другом”. Поэтому я даже не переживаю. Я маме верю.

Хельча ИСМАИЛОВА, Алматы, тел. 259-71-99, e-mail: ismailova@time.kz, Фото Романа ЕГОРОВА

20.06.2013