Пожалуются на тебя - хуже будет

Николай Маркович РАЧКОВ.
Родом из деревни Жуково,
Смоленская область, Россия.
В 1941 году было десять лет.

     Мы жили в имении у немки: мама, дед, бабушка, сестра и брат, который родился в начале 1941 года. Отец был на финской войне. Только вернулся, совсем мало дома побыл, и его опять на фронт забрали. А мы остались. Не помню, как звали нашу хозяйку в Германии, но в ту пору было ей лет шестьдесят. Она семей пять себе выбрала. Наверное, специально тех, у кого дети были - на будущее: мол, мы подрастем и тоже на нее будем горбатиться. Они ж не думали, что войну проиграют. Хутор большой, хозяйка богатая. Коров у нее целое стадо. У нее батраки до нас были, так у них на руках шишки образовывались, столько коров приходилось доить.
Жили в обычном доме (там нам выделили уголок). Вечером нас закрывали, даже охранник был, старик, правда. Ни с кем не общались, никуда не выходили, были сами по себе. Утром приходил старший и давал распоряжения. Что говорили, то и делали.
Дед за лошадьми ухаживал, хомуты чинил. Бабка при нас. Мама - разнорабочей. А я в саду. Надо мной старший был поляк (у него ноги до колена не было) - так я с ним. Сад в порядке содержали, сено коровам заготавливали. Интересно, кстати: мы всегда стога ставили, а они нет. У немцев были высокие-высокие сараи, а в них специальные машины, которые сено наверх забрасывали. У нас таких не было. Была женщина, которая на всех готовила. Иногда нас баловали. Работники увозили молоко на перерабатывающий завод (он рядом был), а нам две-три фляги обрата привозили - это такая водичка синеватая, чуть жирная. Ее и пили.

***

Один момент ярко запомнился, как за брата младшего Шурку заступился. Я с работы шел. Он меня увидел и бежит встречать. Стояли три парня-немца из местных (мы ж рядом с ними жили), и один из них его толкнул. Брат упал. Лоб разбил. Кровь по лицу бежит. Эх, меня зло взяло. Вижу, дрова рядом в поленнице. Я взял одну дровину побольше - и за ними. Тут же немки - наблюдают за происходящим. А мать моя увидела и кричит:
- Ты что? Остановись! Пожалуются на тебя, хуже будет. Убьют!
А я… сам не свой стал. Погонял я этих немцев. Они спрятались. Повезло. Догнал бы - убил. Сильный я был очень. А Шурка стоит плачет. Немки повозмущались, нас пожалели. Одна из них глядит на мою рубашку холщовую (она у меня одна-единственная была) и спрашивает:
- Больше ничего нет?
- Нет, - говорю и пошел.
Так они на следующий день принесли мне свитер. А мать переживала, думала, накажут меня.
Она вообще запрещала говорить, что мы были в Германии. Все документы уничтожила. Их уже моя жена восстанавливала в 90-х годах. Вот справка.
«Рачкова Мария Ильинична 23 августа 1943 года вывезена насильно в Германию на принудительные работы, где находилась по 28 января 1945 года. Восточная Пруссия, деревня Шрайнбейн».
А после войны переехали мы в Красноярский край. Я здоровый детина, а в школе толком не учился. Был самый старший в классе, смеялись надо мной. Возьмут проволоку тонкую, скрутят ее на манер рогатки и стреляют из нее в спину резинками маленькими. А знаешь, больно… Я как-то их в кучу собрал, пятерых наверное, надавал и предупредил: еще раз выстрелишь - прибью. Так моя взрослая жизнь начиналась…

Оксана АКУЛОВА, фото Владимира ЗАИКИНА