На нас проводили опыты

Борис Васильевич РАДОМАН.
Родом из города Орла, Россия.
В 1941 году был один год.

     Фашисты взяли нас в плен в июле 1941 года в Литве. Как я мог тогда что-то запомнить? Оказывается, мог. Сохранились обрывочные воспоминания, многое рассказывали мать, брат и сестры. Уже потом Марина, дочь моей выжившей сестры Веры, задалась целью восстановить историю семьи и послала запросы в Литву. Пришли ответы: действительно моя мать Елизавета Радоман с четырьмя детьми - Тамарой, Верой, Виктором и Борисом - значились в архивах трех концентрационных лагерей в Литве. Отец с первых дней войны был на фронте, поэтому нашу большую семью сначала загнали в лагерь для семей военнослужащих в Вильнюсе. Жили мы в здании… синагоги. Там было пусто - всех евреев к тому времени убили, чтобы освободить место для нас. Кроватей не было: все спали на полу вповалку на каких-то тряпках. Кормили нас бурдой из вареной брюквы. Иногда мать приходила с работы и тайком доставала из-за пазухи ягоды, которые удавалось сорвать в лесу. Еще в лагере всем раздавали разные лекарства и заставляли их пить, затем наблюдали эффект от них, что-то записывали. Потом уже я понял, что на нас проводили опыты. Почти каждый день кто-то умирал.
Самым страшным оказался третий по счету лагерь - Алитус. Там фашисты часто устраивали показательные казни, чтобы припугнуть непокорных. Всех узников - и взрослых, и детей - выводили на улицу, выстраивали в шеренгу и заставляли смотреть. Потом выволакивали виновного, ставили на колени и стреляли ему в затылок. В эти моменты брат закрывал мне глаза…

***

Старшей сестре Тамаре было десять лет. Мать всегда старалась уменьшить ее возраст, чтобы, не дай бог, не забрали работать - косички ей плела, как маленькой. Хотела уберечь. Не уберегла. Тамару убило осколком бомбы в 1943 году. Бомбили постоянно, мы все привыкли к этому. Брат, как только завывала сирена, всегда срывался с места и бежал куда глаза глядят. А я ложился на пол и закрывал голову руками. Однажды убежать не успели. Бомба попала в соседний дом, его полностью разворотило, а у нас - как будто землетрясение случилось. Зато выжили. Все эти бомбежки оставили во мне такой неизгладимый тяжелый след, что я еще в детстве решил: пойду в систему противовоздушной обороны, буду сбивать самолеты, бросающие бомбы.
Входные ворота концлагеря постоянно охраняли два немецких солдата. Одного из них, длинного, тощего и злого, мы прозвали Крокодилом, второго, маленького и толстого - Лягушкой. Крокодил нас все время гонял прутом, а у Лягушки были свои дети в Германии, поэтому он нас не очень обижал, иной раз даже угощал конфеткой. А после войны, отдыхая в пионерском лагере в латвийском Гробино, я узнал этих двух немцев среди военнопленных, работающих на лесозаготовках.

***

Этот день я помню как вчера, а ведь мне тогда было всего четыре года. Мы с братом играли на улице в снежки. Мимо шел незнакомый человек в черной форме моряка. Дурачась, забросали снежками и его. Он схватил нас за воротник, спросил, как зовут, и велел вести к матери. Я разревелся - мать же накажет. Но это не помогло. Привели моряка домой. А мать открыла дверь и… расплакалась, кинулась его целовать и обнимать. Моряк оказался нашим отцом. Как он нас нашел? После освобождения из концлагеря Алитус мать попросила привезти нас туда, где мы жили до начала войны. К счастью, тот самый дом не разбомбили. Как будто он нас ждал…
После войны мы перебрались в Лиепаю. Там жило много детей войны - беспризорников, которые потеряли всех своих близких. Они обитали в развалинах разрушенных бомбами домов, воровали и отказывались идти в детские дома. С этими ребятами я и дружил. Они знали, где найти трофейное оружие и боеприпасы, которые побросали немцы во время капитуляции. Это притягивало нас как магнитом, несмотря на строжайший запрет родителей. Многие мальчишки тогда на этих боеприпасах получили увечья или погибли. Из немецкой формы, которую нашли там же, на улице, мать сшила мне штаны - в школу.
Отец строго-настрого сказал: «Забудьте все, что с вами было, никому не рассказывайте». Он был майором - где мог, убрал записи о нас как об узниках фашизма. Но, как видите, в архивах в Литве они все-таки остались. До Хрущева всех, кто был в плену, преследовали или держали в черных списках. Но дома между собой мы все равно об этом говорили - невозможно было молчать.

Екатерина ТИХОНОВА, фото Владимира ЗАИКИНА