Нэлли БУБЕ: В прошлой жизни я была казашкой
Нэлли БУБЕ всегда теряется от вопроса
“Кто вы по национальности?”. Теоретически все просто, а на практике, как у большинства казахстанцев, сразу и не сформулируешь. Сочетание русской и немецкой крови оказалось только основой, грунтовкой для сложного холста ее жизни. Поэтому в ответ на вопрос о национальности она только смеется:
“Я давно уже казашка”.Катализаторами такого превращения стали крепкий запах степной полыни и несколько лет жизни в ауле.
Конечно, виновата большая любовь - городская девчонка с дипломом художницы поехала за мужем в аул, где окунулась в сложную иерархию отношений, в быт с самоварами, деревянными ступами, кошмами и большим хозяйством. Героическим такой поступок не считает.
- Тогда мы были молодыми, и это было совсем не тяжело. Наоборот, я очень хорошо вписалась в атмосферу и быт колхозной жизни. Меня, современную девчонку, в ауле быстро научили всему, что положено знать: как ухаживать за гостями, как себя вести, как заниматься хозяйством. Я преподавала рисование в школе, помогала мужу и занималась женской работой по дому: кошмы делала, просо толкла в ступе, самовары кипятила. Была обычной снохой в традиционном платке и прочувствовала всю эту жизнь изнутри. Не знаю, как объяснить, но пока я жила в Караганде, у меня не было такой тяги ко всему казахскому, эта любовь к традициям и быту проснулась именно в ауле.
Еще в ауле оказалось очень легко решать демографические проблемы, то есть заводить детей. Не было городского страха - кому нянчить, кому следить, как учить, чем кормить? Ребятня всегда на виду под присмотром апашек, а жизнь размеренная. Нэлли говорит, что если бы дольше прожили там, то и детей было бы не трое, а больше.
Это уже потом, в городе, начались муки творчества - помогать мужу или работать самой, что делать, в каком направлении? А на земле все было проще. Вот приземистая татешка кочегарит самовар, а там соседка задремала над бесиком - и все это готовые сюжеты для художника.
- Мой путь как художника как раз начался с иллюстрации казахских книг. Я с интересом это делала, потому что это были сюжеты из жизни, то, что я видела каждый день и во что влюбилась. Сейчас много говорят о соблюдении традиций. Для меня традиции - не свод законов столетней давности, не желание пересесть с машин на верблюдов или вернуться в юрты. Это принципы отношения к людям и природе, которые можно соблюдать как в ауле, так и в городе. Например, когда кочевник путешествовал, он никогда не оставлял за собой мусора. Почему нельзя себя так же вести и за рулем автомобиля?
Суматошный город оставил свой след на холстах и в судьбе. Она собирала на улицах сплющенные консервные банки, драный кошелек, ржавые железяки, и из них складывались причудливые картины. Про то, как плющит и давит природу город. Параллельно разматывалась обычная женская судьба - подрастали дети, жизненные дороги с мужем разошлись. 1999 год вообще запомнился как период безысходности и в личном плане, и в рабочем, и в финансовом. Выходила из него с божьей помощью и с серией картин на темы библейских сюжетов. А ностальгия по простой и монотонной жизни аула, казавшейся счастливой, по запаху полыни и свежести вечеров бродила в крови и выливалась на холсты. Она рисовала степнячек, нехитрые сцены их быта, сочетала корпешечную пестроту красок с иконописной манерой письма. Изучала орнамент и историю. Но такая Азия очень долго не нравилась знатокам и искусствоведам. - Моих апашек сильно критиковали - почему они такие черные, коротконогие, приземистые? Почему у них грубые руки? Да потому что это правда! Галеристы просили: “Сделайте ваших героинь по-красивее, а то их никто не купит!”. Но мои степнячки настоящие, и их красота в том, что они труженицы. В коммерческом расчете меня трудно упрекнуть, никогда не думала, что эти черные, маленькие, приземистые апашки будут раскупаться как горячие пирожки. А их стали брать, но не за красоту, а за то, что кто-то узнавал что-то из своего счастливого аульного детства. До сих пор, если вижу красивую бабушку в национальном костюме, сразу хватаюсь за фотоаппарат.
У нее собственный почерк и своя тропинка к сердцу зрителя. В ее биографии и выставки за границей, и престижные награды. Но год назад случилась трагедия, после которой она снова простилась с городом. Умер младший сын, обитать в прежних стенах стало невозможно, и теперь Нэлли живет за городом. Не просто за его чертой, а там, где даже сотка не ловит, что по ощущению рядового алматинца сродни краю света. Под крышей большого просторного дома теперь собрались Нэлли, ее дочка с мужем и трое внуков.
“Мы не сбежали из города, - говорит внук Мухит, - просто откочевали, это нормальный процесс”.
В изоляции не оказались - дом как магнит притягивает главу династии художников Амандоса Аканаева, родню, друзей и молодых художников. Когда стало шумно и почти тесно, решили открыть семейную студию и галерею. Для полного счастья.
- Между этими переездами из города расстояние в тридцать лет. Счастье в том, что возвращаешься к земле, тишине, покою, сосредоточенности. Переезд позволил произвести естественный отбор в общении - ненужные контакты словно сами собой отмерли. В городе очень много сил тратилось на суету, какие-то необязательные разговоры.
Хлопоты не отвлекли Нелли от издания каталога, его она посвятила семье и благословенной земле, пропахшей полынью. Она любит ее праздники, ее уклад жизни, этику, отношение к детям и старости. Говорит, не может объяснить эту любовь - разве что предположить, что в прошлой жизни была казашкой...
Ксения ЕВДОКИМЕНКО, Алматы, тел. 259-71-99, e-mail: evdokimenko@time.kz , фото Владимира ЗАИКИНА
Поделиться
Поделиться
Твитнуть
Класснуть
