Вещие сны бабы Нины

- Тебе расскажу: я буду жить еще восемь лет, - говорит баба Нина. - Под Новый год гадала, мне приснилось: какой-то дедушка дал мне в руку восемь шариков и сказал: “Твоя жизнь на этом кончится”.
А когда была в Германии, мне наркоз давали несколько раз. И тогда мне приснилось, что я на том свете, а там трава, как мох, я иду по этому ковру и говорю: ой, как красиво, я тут останусь. Впереди дом большой стоит, и свет в нем горит, и там люди ходят, а меня дедушка какой-то сзади берет за плечо: милая моя, не шагай дальше, я пошла было, он развернул меня: сюда не ходи, ты будешь здесь, только не скоро.
Три раза я была на том свете. Три года назад я купила тюль, чтобы на кухне повесить, полезла на стул и не удержалась. Упала, а там стоял баллон газовый, и я разбила себе голову, наложили мне девять швов. Когда потеряла сознание, мне открылся сон: я на том свете, там светло, и люди стоят. Они начали на меня кричать: уходи, тебе еще не время! И прогнали меня.
В третий раз я встретила на том свете своего отца, до этого все был незнакомый дедушка. Отец и говорит: дочка, ты уходи отсюда. Я болела тогда сильно. Отец прогнал меня и сказал: придет время, я тебя заберу, но сейчас у меня ничего не готово для тебя.

420
В Германии баба Нина провела несколько лет. У нее имеется на это соответствующая архивная справка, в которой сказано, что Куликова (в девичестве Перец) Неонила Васильевна 1925 года рождения в октябре 1942 года насильно угнана в Германию из села Волчеяровка Ворошиловградской области.
Время и место нахождения, характер выполняемой работы: с октября 1942 по 3 апреля 1945 года в городе Билифенд работала на заводе разнорабочей. Фильтрационную проверку проходила с 3 июня по 7 июля 1945 года, лагерь номер 222, город Фюрстенберг.
После войны как-то о Куликовой написали в газете маленькую заметку, что, вот мол, на руке Неонилы до сих пор четко виден лагерный номер - 420.
Неправда это. Цифр на руке нет - в лагере для военнопленных, где была баба Нина, носили на груди бирки. Ее спрашивали:
- Номер?
И она по-немецки отвечала:
- 420.
Часто после ответа шло наказание. Маленькая комнатка в подвале, где со стен капала вода, ведро вместо унитаза и два дня без еды и воды.

Уколы

В страшную бомбежку она получила сильные ожоги лица и рук.
Наши бомбили. Бросали бомбы на врагов, а калечили, получается, и наших, военнопленных.
- Видишь, какое лицо стало, - показывает баба Нина, - зубы выбило, глазом одним не видела три года. Я в больницу попала с ожогом (наверное, это был госпиталь Красного Креста. - Х.И.). Нам всем в лагере делали уколы, чтобы мы не рожали, а когда я была в больнице, мне уколы те не ставили. Многие из тех, с кем я была в лагере, остались бездетными. А я родила семерых.
Получается, наша бомбежка спасла ее от уколов, направленных на то, чтобы военнопленные женщины не рожали…
 
Немцы

- У меня двое сыновей сейчас живут в Германии, с детьми и внуками, - говорит она и вздыхает, - там фашисты…
- Баба Нина, не фашисты, а немцы.
- Внук там, - после минутного молчания продолжает она, - милиционером работает (наверное, в полиции служит. - Х.И.), а я его вот тут нянчила, в жопу целовала.
Опять помолчала и выдохнула:
- Ревновала, что они ехали туда. Сказала сыну: Витя, ты поедешь в Германию, проживешь 5  или 10 лет, а потом возьмешь винтовку и пойдешь на маму.
- Зачем вы так?
- А если они пойдут на нас воевать? - спрашивает.
- Не пойдут.
- Вы никогда не ручайтесь, - горячится баба Нина. - Немцы подписали договор за мир, а 22 июня на нас пошли в четыре часа утра. Я не видела ничего хорошего в Германии, домой приехала - и тоже ничего хорошего не видела. Дети зовут в гости, говорят: собирай деньги. А как я соберу?
Никуда не поеду. Я такая дура, пенсию получаю 15 тысяч, нашими деньгами. Маленько обещают добавить - шестьсот тенге! Я их не видела еще. Врачиха ходит раз в неделю до меня, таблетки выпишет - выкуплю, а они ни черта не помогают! Все равно ноги болят. А мне ж надо и за газ заплатить, и за телефон, и за свет. И мне же охота еще чего-то - яблочка или мяса, а я взяла китайскую лапшу в пакетиках, сварю из них супик и живу! Вот сын пришел Коля, сказал, что маленько подкинет, когда деньги получит, он в городе на кране работает, им два месяца зарплату не выдают.

Про счастье

- Столько прожила, - улыбается баба Нина, - а счастья не видела. Не было у меня счастливой жизни. Мужик то пил, то уходил, то гулял, не захотел жить в Казахстане и поехал в Россию - я, говорит, найду работу и тебя заберу, и я осталась с детворой. Он погиб там, и 43 года я живу одна. Приставали мужчины как-то до меня. Я говорю: нет, это мой воз, я повезу сама. Тяжело мне было. Когда дети были маленькие, сторожем работала, а как подросли - пошла на стройку, я штукатур-маляр четвертого разряда.
Сын Толик работал в Норильске, на высоте сварку делал и оборвался. Квартира у него осталась. Я говорю: не надо мне его квартиры, отдайте ее многодетной одинокой женщине. Отдали. Потом дочь Надя умерла, мы ее похоронили. Тоже квартира была - две комнаты, и ее я отдала властям. Ничего мне не надо, у меня есть квартира, эту не отбирайте у меня. Еще один умер, когда маленький был, в три года. Двое в Германии, двое, Коля и Рита, здесь. У Риты две дочери учатся в Алматы, за каждую надо платить по 30 тысяч за учебу...

Заначка

- Сейчас я тебе покажу, с чем я осталась, - баба Нина заговорщицки открывает маленький темно-коричневый кошелек, в одном отделении - тоненькая пластинка лекарств в таблетках, в другом - две купюры по 200 тенге, в третьем кармашке, застегнутом на молнию, хранится заначка, две бумажки: две тысячи и тысяча тенге
- Как ты думаешь, я должна пойти в баню или нет? У меня ж горячей воды нет, и холодной не было сегодня, свет отключают часов на пять. А если куплю все, что хочу в магазине, - начинает мечтать баба Нина, - две тысячи уйдет за раз.
- В 1945 году, - вспоминает, - американцы заступили, потом - наши, нам пятого мая сообщили, что война кончилась. Как услышали, у нас волос так и поднялся кверху, - баба Нина показывает на себе, как от радости волосы встают дыбом, - боже мой! Неужели мы домой поедем? А сами такие худые. Я сказала: Господи, хоть бы я домой приехала, а на столе лежал хлеб, и я бы наелась вволю!
- Ой, - перекидывает она мостик в сегодняшний день, - я должна в день съедать яичко, у меня сахарный диабет. Чтоб жарить - такой роскоши у меня нет. Одну картошину в день съедаю.
- В плену кушать хочется, - вспоминает опять прошлое, - мы ходили на мусорку. Нем­цы аккуратные, что-нибудь кушают, остатки в бумагу заматывают - хлеба кусочек или колбаски кусочек и выкидывают, мы разматывали и ели. Здесь по мусоркам не пойду, когда сильно не хватает - терплю или прошу сына.
Я вот тебе одежду свою покажу, смотри, она у меня чистая, я чистоту люблю, сноха из Германии присылает, - на четыре вешалки в пустом платяном шкафу сиротливо наброшены вещи бабы Нины.
- А это посмотри, - достает коробку, - тут все - и трусики, и рубашечка, и туфли - это все мое смертное.
- Баба Нина, не хочу смотреть, живите долго.
- А умру? Голая буду лежать, а? Не, моя золотая, надо приготовить. Я всю жизнь проходила в брюках, никто не видел меня в платье, меня все спрашивают: умрешь, штаны наденут или платье? А я говорю: что-нибудь, лишь бы не голая.

Межгород

- Иногда по телефону до меня правнучка маленькая кричит из Германии, - рассказывает баба Нина. - “Ома, их либе дих” - я люблю тебя, бабушка! Эти слова я пойму. Помню немецкий. Приезжай, зовет. Не попаду я, видно, в Германию больше. Была уже там.

Хельча ИСМАИЛОВА, фото автора
Пос. Фабричный, Алматинская область