Сапог не целовал

Алиментный щенок Бумеранг оправдал свою кличку - не приживался ни в одном доме. И когда попал к Василию МУРАТОВСКОМУ, демонстрировал полный надлом собачьей психики - даже в подъезд трусливо заползал на брюхе. Василий его лечил, выхаживал и учил быть смелым: нападал вместе с ним на ворон, развлекал гремучей пластиковой бутылкой, наполненной камнями. В итоге пес получился добрый и смелый, с внутренним стержнем, как у хозяина. Именно эти качества помогли выжить Василию. И, конечно, поэзия.

У обитателей этого уютного дома есть поводы, чтобы роптать и чувствовать себя несчастливыми: весной умерла мама Василия, пальцы Светланы искорежил артроз, ему до сих пор снятся сны из лагерного прошлого, да и та минута, когда он услышал свой смертный приговор, тоже с ним навсегда. Но здесь предпочитают быть счастливыми. Оттого что вышла солидная толстая книга стихов Василия, что такая сложная умная поэзия оказалась нужна очень многим, что пришли гости, что Бумка готов играть с утра до вечера. Оттого что Светлана и Василий не просто сложились как две половинки - они словно одно целое в объятии и принятии друг друга. 

 - Да, я счастливый человек, - согласен Василий. - Главное мое счастье, что я не вылез со своими стихами лет 15 назад и не попал на волну общественного интереса ко мне. Потому что это мешает человеку заниматься творчеством. И со Светой встретились чудесным образом. Я так понимаю, если люди 15 лет живут вместе, значит, это брак, совершенный на небесах. Хотя другая жена неработающего мужа могла бы все время пилить. Но я не считаю себя бездельником: сидеть дома и поддерживать его в порядке - это труд, продумывать и прочитывать столько, сколько я, - это тоже труд.

- Света, а вы не испугались прошлого Василия?
- У меня в жизни был такой тяжелый момент, - говорит жена поэта, - что я потеряла ощущение реальности, вот так я и попала в церковь. Туда же ходила и мама Василия. Мы вместе молились за него, хотя я думала, что она, как и все мамы, верит в невиновность сына. А увидела Васю, когда он в 1992 году освободился из зала суда, по просьбе мамы пришел в церковь благодарить молившихся за него. Меня поразила его искренность: ничего пошлого, никаких сентиментальных фальшивых слов - он сказал спасибо, сказал, что грешен, как и все, и знает, что был невиновен. Мы как-то сразу сошлись, и было ощущение, что знаем друг друга очень давно.

Он застегивает ей пуговки на одежде, помогает завязать шнурки. Она, если муж сфальшивил или оказался многословен, в запале говорит: “Я не таким люблю тебя!”. Это самый серьезный довод. Еще она ощутимо мучается, когда слышит, как Василий рассказывает о тех 12 годах, проведенных за колючей проволокой. 

- Почему вы ушли в стихи и не пытаетесь добиться мирских благ - машины, достатка?
- Древние говорили: счастье - это отсутствие желаний. По сути, лагерь является макетом государства. И там очень хорошо видны вся суета, борьба за кусок хлеба. Причем все это касается тебя самым непосредственным образом. А отстраниться и обособиться от этого очень трудно. Тем не менее мне и там удавалось это делать. Я выполнял на заводе свою норму, а по ночам, напившись крепкого чаю, писал стихи.

- В любом государстве не любят “иных”. Вас не били на зоне за чересчур умные стихи?
- Это как в банке с пауками, которые готовы сожрать друг друга: если ты заходишь туда и готов на все, чтобы остаться таким, какой есть, к тебе даже не подойдут. Конечно, иногда бывает, что и сильный человек попадает под беспредел, но обычно унижают тех, кто заранее согласен с унижением. Я не сгибался в тех ситуациях, когда самые настоящие блатные на коленях ползали. Его бьют, а он орет “мама” и сапоги охраннику целует. Мне надевали наручники и били пальцы током. Молодой парень делал такое, причем смотрел на меня и спрашивал: “Больно?”. А я ему: “А тебе не больно этими руками потом хлеб брать или ребенка обнимать?”. Он вскочил и выбежал из кабинета, не выдержал.

- Как могли вы писать и не ощущать обиды за такой нелепый поворот судьбы?
- Это можно отнести к инстинкту самосохранения. Были такие периоды - лежишь в изоляторе избитый, прошедший через издевательства, и ненависть так сильна, что не можешь уснуть, пока мысленно не расстреляешь своих обидчиков из автомата. Но я старался уйти от этого. Помогала вера - в себя, близких, свое предназначение. Во мне вера заложена на генетическом уровне - мои предки по мужской линии в нескольких поколениях были священниками. И я понимал, что вторую щеку подставлять надо не в том смысле, чтобы тебя били. Это умение прощать, потому что если я буду жить злобой и обидами, то буду слабым.

Мама Василия практически всю жизнь посвятила отцу: сначала работала у него чтицей - читала книги слепому студенту, потом водила на экзамены. Когда он умер, пошла сторожем в детский сад. Василий после армии поступил в КазГУ на заочное, работал путевым рабочим и сторожем в том же детском саду. Однажды вечером двое парней вломились в детский сад. Чтобы снять напряжение, Василий предложил им выпить мировую. Но вместо этого вспыхнула драка. Один оказался самбистом, другой - десантником. Василий заскочил на кухню, схватил нож и, убегая по лестнице, одного царапнул, другому рассек аорту. Парень истек кровью. Пришел домой, покаялся перед мамой в содеянном и отправился с повинной в милицию. Все бы обошлось, если бы у парней оказались менее высокопоставленные родители. Всплыли неправдоподобные заключения экспертизы и сомнительные документы - Василия конкретно “вели” к “вышке”. В 1981 году, перед судом, в камеру, где сидел Василий, попал ясновидящий. Всем гадал, в том числе и Муратовскому: мать твоя сирота, отец слепой, а ты будешь один из трех великих людей Степи. Еще дал понять, что светит расстрельный приговор...

- С вашим чувством слова не хочется ли жить в России, стране русского языка?
- Нет. Я ощущаю своим краем, своей родиной именно казахстанскую землю. К тому же понимаю - русский язык, Мандельштам, Бродский, Цветаева и та Россия, которая там есть, это не одно и то же. А пишущий человек вообще может жить на необитаемом острове. Для меня комфортна любая точка земного шара, где есть люди, которые в полной мере являются образами божьими. Сильные, хорошие люди. А они есть везде, хотя их, может быть, меньше, чем других. Это как стихи. Плохих много, а хороших мало, зато хорошие очень сильны.

В стихах этого человека - груз мысли, перекличка с поэтами, параллель с древним китайцем, ответ Бродскому, намек на Мандельштама. Потому кроме стихов в книге “Корни и кроны” есть еще 70 страниц комментария. Не энциклопедического словаря - что есть что, а расшифровки не всегда заметных отсылов. В одной из сносок Василий словно оправдывается: “Поэтическая перекличка - это не демонстрация начитанности, но разговор с близкими по духу людьми. Это возможность находиться в атмосфере, не зависящей от законов окружающей реальности”.
Кстати, деньги на издание книги поэту дал не фонд, не издательство, а поклонник творчества Василия Муратовского, человек среднего достатка.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, тел. 259-71-99,
e-mail: evdokimenko@time.kz
фото Ляззат ТАЙКИНОЙ-ТРЕТЬЯКОВОЙ