Гульмира СЕМБИЕВА: Кому выгодны препараты “хорошего настроения”?
Моя старшая дочка в семь лет складывает в уме двузначные числа. Но если незнакомый человек спросит, как ее зовут, может спрятаться за меня или просто промяукать в ответ. Второй ребенок чрезвычайно подвижный и любознательный. И я не хочу, чтобы их приводили к “нормам поведения” медицинскими препаратами и на основании банального скрининга.
Сейчас очень серьезную дискуссию вызывает новый Кодекс о здоровье, ведь в нем предполагается расширить круг лиц, ставящих диагнозы, связанные с психическим состоянием и, соответственно, выписывающих психотропные препараты. Нововведение может показаться свежим, но те, кто в теме, прекрасно видят очень последовательное и неотступное движение в определенном направлении.
Стоит напомнить: с 2017 года на государственном уровне была введена программа превенции суицида у подростков. И тоже на основании скринингов и тестирования в школах. Причем в этой программе приоритет отдавался не психологической поддержке групп риска, а именно медикаментозной, об этом тоже в свое время много спорили. Тем не менее программа внедрена по всей республике, несмотря на аргументированную критику, что медикаменты не единственный и не самый действенный способ поддержки психического баланса, особенно у подростка.
В такой последовательности и неотступности трудно не заметить или бездумность, или лоббирование интересов фармации. Я видела анкеты-опросники и не думаю, что это тот документ, который позволит решить, есть у ребенка склонность к суициду, в депрессии он или в нормальном состоянии. Да и можно ли депрессию определить заранее?
Еще один вопрос: достаточна ли квалификация школьных психологов и даже участковых в поликлиниках, чтобы проводить подобные скрининги как среди взрослых, так и среди детей? А если полагаться на субъективное мнение врача широкого профиля, то мы далеко зайдем.
Получается, что нововведение упрощает получение психотропных веществ группам риска или тем, кого туда при беглом исследовании отнесут. Кто-то может сказать: мол, хорошо, будет меньше суицидов, меньше агрессии. Но это тоже будет спорным заявлением, потому что существует и другая точка зрения: именно применение психотропных веществ вызывает немотивированную и неконтролируемую агрессию и склонность к суициду.
В 1997 году в Америке тоже активно стали бороться с суицидами через психотропные препараты, которые получали попавшие в группу риска. Но спустя два года полыхнула настоящая эпидемия насилия - ученики устраивали перестрелки в школах, убивали людей, то есть проявляли необоснованную агрессию.
Есть исследования, показывающие, что практически все участники подобных инцидентов какое-то время употребляли психотропные препараты. Отсюда вывод: они, как минимум, не помогают, максимум - мы не все знаем о механизме их действия, особенно на подростков.
К тому же у нас врачи первичной ступени не всегда могут правильно диагностировать осложнение от ветрянки, а мы предлагаем им на основании скрининга ставить диагноз и прописывать психотропные средства. Сейчас мы поспешно примем новый закон, а потом будем вздыхать и искать причину.
Да, увидев, какую бурю вызвало предложение, инициаторы стали уверять, что речь идет только о депрессии, но мы и предлагаем очень точно и продуманно составить список психических состояний, диагностировать которые сможет даже участковый врач или педиатр. Иначе за этим можно увидеть только стремительно расширяющееся поле получателей психотропных веществ, причем за счет денег вводимого в стране соцмедстрахования.
К чему это может привести, я уже сказала. В первую очередь необходимо помнить, что таблетки не панацея, они не спасли западный мир ни от агрессии, ни от суицидов. Люди просто подсаживаются на препараты “хорошего настроения”, не могут без них жить и постепенно увеличивают дозу. Кому это выгодно?
Гульмира СЕМБИЕВА, специалист фонда “Коргау”
