Культурная автономность в становище быдла

В начале девяностых годов произошло разрушение советского коллективизма. Место ханжеского «человек человеку друг, товарищ и брат» заняло «человек человеку волк». Так оно и остается. Человек человеку волк. В чем-то явно, в чем-то завуалированно.
Трудно жить, когда почти никому нельзя доверять. И все-таки я убежден, что откровенное «человек человеку волк» все же приемлемее, чем ханжеское братство безвольных и никчемных винтиков.
Атомизацию девяностых я считаю неизбежной и необходимой, но чему следует произойти после распада советского общества?
Известно, что в этом мире все важнейшие вещи двухэтапные. Расширение – сжатие. Разложение – соединение. Рождение – смерть. Уход – возвращение.
У атомизации, или распада старого общества на индивидуумы-атомы, существует своя замена. Повторная социализация. Это не значит, что нынешние волки завтра станут овцами. Скорее, все волки умрут волками, а все овцы умрут овцами. Заявляя, что тотальное одиночество, рожденное в девяностых, сменится солидарностью другого типа, я утверждаю только идею, но не предрекаю событие.
Новая социализация – чистая потенциальность. Как для меня чистая потенциальность – хадж в Мекку. Никто не может лишить меня возможности как-нибудь и когда-нибудь отправиться в Мекку, но я буду сидеть дома, пока на самом деле и изо всех сил не захочу отправиться в путь.
Вот так и с социальной разобщенностью.
Одиночество не может существовать само по себе, самоценно и бесконечно. У одиночества есть своя качественная альтернатива. Она может никогда не стать реальностью, но она не может не существовать.
Чтобы нынешняя социальная разобщенность сменилась новой солидарностью, нужно, чтобы социальные осколки обрели новый смысл.
Жизни осколков, какие они есть, ничего стоят – в них нет сколько-нибудь ценного содержания. Когда-то оно было, содержание в жизни этих людей, но что принципиально важно отметить – оно было не внутри их, а вовне. Их жизни управлялись не собственными волями, а волей извне. Лишившись управителя – партийной идеологии – эти люди стали откровенными пустышками.
Теперь мы видим: когда в жизни людей нет культурного стержня, будь то советская идеология или демократическое сознание, в данном случае безразлично, то жизнь попадает под власть буйных страстей и неуправляемых инстинктов. Жизнь в полном смысле и во всех своих проявлениях становится скотской, бессмысленным существованием быдла.
Наше положение теоретически может измениться. Тогда, когда критически важное число людей сумеет перевоспитать себя так, чтобы источник власти над их жизнями переместился сугубо внутрь себя. Когда сумеют избавиться от ожиданий и иллюзий о том, что кто-то вовне должен заботиться о них. Когда сумеют расправиться с такого рода представлениями как с самыми коварными и опасными врагами.
Но караван, как известно, движется со скоростью самого медленного верблюда. Полагать, что демократическая социализация произойдет в обозримом времени, значит впадать в иллюзию.
На сегодняшний день я исповедую идею культурной автономности. В важность создания в себе такого мировоззрения, которое понимает, что на самом деле происходит, но не позволяет происходящему существенно влиять на себя.
Культурная автономность – это независимость от жизни быдла. Это процесс – осмысления того, что есть в себе и вовне, и это – качественно другая, по сравнению с прозябанием массы, жизнь.
Культурную автономность я вижу переходным периодом между коллективистской культурой и персоналистской, другими словами – альтернативой скотству.
В культурной автономности можно прожить весь свой век, имея достаточные основания для уважения своей жизни. Но в положении культурной автономности немыслимы достижения уровня Стива Джобса, поскольку такие вещи могут быть осуществимыми только в атмосфере сотрудничества свободных личностей, чего нет и не может быть в становище быдла.
Как видно, культурная автономность – существенно усеченная жизнь, но это – жизнь.