Индейка в духовке, письма под подушкой и пластырь на лице…

О них за последние два месяца говорили много, причем в разных, порой контрастных тонах. Сами же врачи все больше молчали. Кто-то сознательно, а кого-то и не спрашивали. Я очень хотела с ними поговорить, и не просто выслушать, а понять, верят ли они, что эта странная весна не только запомнится, но еще и изменит каждого из нас.

“4/26, одеваться!”

Когда фельдшер “скорой помощи” Алматы Светлана ВЫСОЧКИНА слышит это от диспетчера, сразу смекает: предстоит выезд к больному коронавирусом или к контактному лицу.

- Мы начали возить в провизорные стационары тех, кто прилетел из-за границы, еще в начале марта. Поначалу были проблемы: некоторые отказывались ехать, говорили, что нет никакого вируса. Но с нами всегда были полицейские. Сейчас уже спокойнее - люди проще к этому относятся. Чтобы нас не пугались, мы заранее предупреждали о том, что приедем в противочумных костюмах - 52 комплекта на нашей подстанции лежали на случай вспышки чумы. Они, я считаю, лучше, чем китайские.

Одевают нас перед выездом медсестры в четыре руки. Чтобы очки не запотевали, приспособились клеить лейкопластырь. Первый слой: на лоб и под веками - под маску, второй - выше маски на веки. Наверняка вы видели врачей, у которых под глазами и на лбу - болячки. Это как раз от лейкопластыря. Его ж потом нужно снимать, это больно и травматично, как бы аккуратно ты это ни делал. У меня аллергия на пластырь, кремами пользуюсь. Но все равно следы от маски на лице есть. Конечно, не такие, как в роликах, которые в интернете гуляют. Смотрю, как плачут зарубежные врачи… У нас такого нет. Может, мы лучше ко всему приспосабливаемся или просто не такие эмоциональные. Перчатки на всякий случай заматываем, чтобы они не слетели, но это так, чисто для самоуспокоения.

За эти два месяца мы с коллегами пропахли дезсредствами. Первое время на нас косились: “Вы что, пили?” А сейчас от людей такой “аромат”, и вопросов уже не задают.

Понимаю, что могу заразиться. Мы как саперы. Сама всюду хожу только в маске и детей своих на улицу пока не выпускаю. Чтобы не заболеть. Дома объяснила сыну и дочке, что будет, если заболею: меня в больницу, их - в провизорный. На этот случай стоит большой мешок корма для кошек - соседи будут кормить. Они и сейчас очень помогают. Когда я на дежурстве, детям то булочки принесут, то печеньки. Хотя, конечно, хочется, чтобы все это побыстрее закончилось.

“Я таким счастливым был, когда у меня сын родился”

Жанат ГАЗИЗОВ, врач-фтизиатр Акмолинского областного противотуберкулезного диспансера, на базе которого развернули койки для пациентов с коронавирусом. Первых таких сюда привезли 27 марта.

- Это было мое дежурство, я лечил больных туберкулезом. Позвонили и сказали: из Целиноградского района транспортируют человека с положительным тестом на коронавирус. Признаюсь, страшно было. Сразу подумал о семье, о том, что детей долго не увижу. Но у меня выбора не было - так получилось. Принял пациента, осмотрел, назначил лечение и сразу позвонил старшему сыну Арсену. Объяснил ему все. Он сказал: “Хорошо, папа, лечи от коронавируса”.

Как все, пробыл в отделении две недели. Максимум у нас лежали 24 пациента. Трудностей не было - работа как работа. Только все время хотел детей увидеть. В день два-три раза с ними созванивался, и каждый раз они спрашивали: “Папа, когда вернешься?” Родители сильно переживали. А Арсен мне письма в отделение присылал. Писал, что скучают очень, ждут. Если честно, я эти письма под подушкой хранил - помогали они мне очень.

Когда ты в изоляции, много чего осознаешь, есть время по­думать о будущем. Чего я тогда хотел? Здоровым выйти из отделения. Когда надеваешь защитный костюм, идешь в грязную зону, страх появляется. Смотришь, ничего ли не пропустил, все ли участки тела закрыты. Когда дышишь в нем, ощущение, будто ты в какой-то капсуле. Тест на коронавирус за месяц сдавал раз шесть, наверное. Пока ждешь результата, нер­вничаешь. А как скажут, что он отрицательный, радость такая на душе! Я таким счастливым был, наверное, когда у меня старший сын родился.

“Кризис наступает на четвёртый день”

Ирина КОПЕЙКИНА, врач-инфекционист Костанайской областной больницы.

- Как все начиналось? Наша область, как известно, оставалась последней, в которой не был зафиксирован коронавирус. Мы с коллегами, конечно, понимали, что вот-вот он и до нас доберется. Готовились. Но кто первым зайдет к первому больному, мы не знали до последнего.

Целый день, а это было 3 апреля, я была на нервах: двоюродная сестра моего мужа должна была родить. И вот вечером нам сообщили, что малыш благополучно появился на свет. Мы обрадовались, я говорю мужу: “Все, запекаю индейку. Будем праздновать!” Только поставила ее в духовку - и в этот момент мне позвонила завотделением: “К нам везут первую пациентку. Вы пойдете или нет?” С семьей я уже не ужинала - пошла собирать сумку. Личные вещи, предметы гигиены, обувь - стандартный набор. Понимала: дома окажусь нескоро. Дочь заплакала, муж молча сидел за столом и наблюдал за происходящим.

До 17 апреля я не выходила из стационара, потом еще две недели на карантине. 15 мая снова заступаю на смену. У нас всего три бригады инфекционистов, так что вопрос, идти не идти, особо не стоял. Работа.

В инфекционном отделении три зоны: грязная, промежуточная и чистая. Когда мы выходим из грязной (той, в которой лежат больные), должны раздеться, принять душ, надеть чистую одежду и только после этого зайти в следующую. Поэтому нужно, к примеру, три пары обуви, причем удобной и легко моющейся. Я ничего заранее не покупала, поэтому родные докупали то, чего не хватало, привозили и оставляли под дверью отделения. Приспосабливались. Чтобы надеть защитный костюм, сначала уходило 10-13 минут (хотя мы и тренировались до этого), потом, когда приноровились, около 5 минут. Мы быстро поняли, что лучше помогать друг другу: коллега, которая отдыхает, одевает ту, которая заходит в грязную зону.

Санитарка заходит в грязную зону три-четыре раза за сутки, медсестра - три, мы, врачи, - два, но, естественно, больше времени там проводим - в среднем около шести часов. И в это время ни попить, ни в туалет сходить - терпишь. Тяжелых больных в реанимации у нас не было, бог миловал. Поэтому мы могли выходить хотя бы на какое-то время, а не находиться в этой зоне постоянно.

В комбинезонах очень жарко: ты только из одной палаты вышел, а спина уже мокрая. И это в начале апреля. А сейчас температура на улице намного выше, чем раньше, мне скоро в отделение, и, честно говоря, уже страшновато... Очки мы натираем хозяйственным мылом, потом тканью - так в инструкции написано, но они все равно быстро запотевают. И только у меня почему-то не было такой проблемы…

Вообще, я спокойно отношусь к сложным ситуациям, стараюсь не паниковать. Но при всей моей оптимистичности первые слезы у меня были на четвертый день: в душе все сжалось, и я почувствовала, как сильно хочу домой. Смотрела на фотографии детей и ревела. Правда, больше такое не повторилось - мобилизовалась.

Что-то подобное происходило и с коллегами. Сказывались и усталость, и дефицит свежего воздуха, и то, что ты в замкнутом пространстве, и даже то, что ты спишь не в своей кровати, а в отделении, где все время работают рециркуляторы - из-за этого очень сухой воздух. Все это сильно давит на психику. Люди со временем начинают уставать друг от друга. Чтобы было не так тяжко, я в форточку иногда высовывалась подышать.

С близкими общалась каждый день. Пока не ввели карантин, они приезжали в больницу. У нас дверь в отделении стеклянная. Так и общались: я - с одной стороны, они - с другой. Дети смотрят на меня печальными глазами, а я им говорю по телефону: ничего, еще восемь дней осталось, семь... Моя коллега крестиком отмечала в календаре, сколько осталось до конца вахты. Ее сынишке как раз пять лет исполнилось. Ей из дома позвонили, включили видеозвонок: все празднуют, свечки задувают. Она сына поздравляет, а у самой слезы катятся...

Вместо P.S.

В конце интервью я задала каждому из своих собеседников два вопроса.

1. Врачи, которые лечат больных коронавирусом, герои?

2. Изменилось ли отношение к медикам, вас стали больше уважать?

И получила совершенно разные, в чем-то даже неожиданные ответы.

Ирина Копейкина:

1. Какого-то особенного геройства здесь нет. Но когда ты идешь к больному в отделение, то, безусловно, в первую очередь рискуешь своей жизнью и здоровьем. Да, мы получили надбавку, которую нам обещали. Но не это было решающим. Ведь когда мы заходили, никто еще не знал, сколько заплатят и заплатят ли вообще. И во второй раз пойду в отделение. И не потому, что очень хочу. А кто еще? В области пять-шесть инфекционистов, которые постоянно работают в стационаре. Нас мало, зарплата начинающего врача в районе 90 тысяч тенге, за вредность доплачивают крохи, и когда студент-медик выбирает специализацию, о нашей он думает в последнюю очередь. Ведь это всегда риск.

Никогда инфекционисты не были в фаворе, их работа не видна. Хотя такие специалисты ценны тем, что у них есть инфекционный иммунитет. Человек, который пять лет проработал в отделении, очень стойкий к множеству инфекций. Думаю, этот иммунитет нам и помогает не заболеть. Таких людей надо поддерживать, чтобы они не уходили из профессии - не дай бог, еще что-то произойдет, как сейчас…

2. Я этого не почувствовала. Смотрю виде­о­ролики из разных стран: где-то врачам хлопают, где-то песни поют… А меня спрашивают: “Зачем ты туда пошла?” Да, члены семьи, коллеги - от них поддержка есть, и большая. А так… Может, мне просто не попадались люди, которые с благодарностью к этому относятся?..

Может, вся эта ситуация что-то изменит? Я не оправдываю всех врачей, но знаю, что большинство из них работают в этой профессии, потому что это их призвание.

Жанат Газизов:

1. На душе приятно, когда тебе говорят, что ты герой. А так - это наш долг работать и лечить.

2. У нас город маленький, все друг друга знают. Мои фотографии выставляли и в соцсетях. Знакомые стали звонить, пациенты бывшие. Все поддерживали. Когда вышел после карантина и приехал домой, меня соседи благодарили. Так что отношение к врачам уже изменилось. Люди по-другому к нам относятся. Спасибо говорят. Раньше такого вообще не было.

Светлана Высочкина:

1. Героизм или все же обязанность? На самом деле никто никому не обязан. Это у нас: вы должны, вы обязаны. Из-за такого отношения сколько хороших врачей ушло из профессии... Мы сфера обслуживания, вот в чем дело.

Мне не было страшно - мы с самого начала были защищены и ко всему привыкли. Разве заходить ночью в подъезд или выезжать на перестрелку не страшно?

2. Мы были в шоке, когда нас начали кормить, писать слова благодарности. Приносят гамбургеры, например, а внутри записка: “Спасибо за ваш труд”... Мы сами стали дружнее, будто ближе друг к другу. На работе проходишь мимо кухни, и обязательно кто-то поинтересуется: “Григорьевна, может, ты есть хочешь?” Полицейские тебя останавливают на улице (когда еще патрули были), ты им справку протягиваешь, где указано, что ты на “скорой” работаешь - они честь отдают: “Спасибо за ваш труд”. А что касается наших пациентов… Каким было отношение, таким и осталось. Изменится ли оно в глобальном смысле? Нет, я в это не верю. Может быть, только отдельные люди что-то поймут.

Оксана АКУЛОВА, Алматы