Финал можно переписать

Бергман сам придумал этот сюжет, снял по нему фильм “Осенняя соната”, ставший классикой, а потом и превратившийся в пьесу. На днях алматинцы увидели ее авторскую версию в местном драматическом театре и плакали, сопереживая героям.

В спектакле часто звучит навязчивая квинта - это и первые две ноты прелюдии Шопена, и интервал, с помощью которого настраиваются музыканты, чтобы выдать чистейший тон. Но у героев пьесы это не получается - каждый исполняет свое соло с болью и обидами из прошлого. Возможно, поэтому настоящего нет, и кажется, что по героям сюжета плачут все психотерапевты мира. Восточный взгляд философов принципиально иной - не копаться в прошлом, а жить нынешней радостью. Удивительно, но режиссеру удалось примирить эти два разных мира. Наверное, поэтому в итоге и случается хеппи-энд. Тот самый, который так не любит современное актуальное искусство. В финале нам на душу словно приклеивают благодатный пластырь.

Режиссер-постановщик Галина ПЬЯНОВА - единственный в Казахстане обладатель театральной премии “Золотая маска”, человек, умеющий делать то волшебство, ради которого идут в театр. Не за хайпом, не для знакомства с новыми формами, не для пафоса или селфи. Идут за переживаниями.

- Вы понимаете, что получился тот самый Театр с большой буквы?

- Я в этом смысле больной человек - мне очень нравится процесс, от него я кайфую неимоверно, - признается Галина. - Тем более что в этот раз я получила настоящий подарок: вместо двух месяцев можно было репетировать четыре. Но как только спектакль выходит к зрителю, я очень болезненно принимаю то, что сделала. Я нахожусь за кулисами и выматываю всех, потому что мечусь, как волк в клетке. Каждый раз я говорю себе, что это последний спектакль… А потом загораюсь новой идеей, влюбляюсь в артистов.

- Сложно было проминать под свою идею такой материал, как звездный состав Лермонтовского театра?

- Скажу честно: первый раз шла и боялась, до последнего была мысль отказаться. Но это был плановый спектакль, которому предшествовал очень долгий переговорный процесс. Три года назад мы начали разговор с администрацией театра, два года назад ударили по рукам, и, когда были завершены все согласования, назад пути не было. Но когда я пришла на репетицию, то встретила такую актерскую готовность ко всем экс­периментам, такое доверие… С профессионалами всегда радостно работать. Не скажу - легко, потому что легко в работе не бывает никогда.

- Не было желания поставить что-то повеселее? Не грузить зрителя?

- У меня не получаются комедии. Почему-то я из них все равно делаю какую-то интеллектуальную драму. Изначальной цели рвать душу зрителю нет, но в любом материале я ищу ответы на какие-то свои важные вопросы. И прекрасно понимаю, что мы несем определенную ответственность, особенно в сложные времена - театр нужен для того, чтобы давать надежду или хотя бы разделять с людьми боль. Поэтому мы отошли от финала Бергмана и дали героям шанс начать новую жизнь. На худсовете после сдачи началась настоящая полемика по этому поводу. Почему-то мужская часть называла это решение женским, а я объясняла, что это именно режиссерское желание не бить под дых безысходностью.

- О чем для вас этот спектакль?

- Об эгоизме внутри отношений. Мы так хотим любви, требуем ее, ищем, а сами любить не можем или не считаем нужным. А самое страшное, мы не замечаем тех людей, которые рядом с нами и действительно любят нас. Современный мир очень эгоистичен. Да, я знаю, что сейчас очень модно говорить о праве на свое развитие, о реализации себя, о том, что не надо приносить личность в жертву семье. Но я не согласна с такой постановкой вопроса. Если близкие сигналят о том, что у них беда, надо бросать все дела.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, фото Владимира ТРЕТЬЯКОВА, Алматы