Чулпан Хаматова: Театр “Современник” ждал меня полгода

Известная российская артистка театра и кино Чулпан ХАМАТОВА встретилась с алматинской публикой. Два дня на сцене Государственной филармонии им. Жамбыла актриса читала стихи, говорила о своем творчестве и жизни, показывала отрывки из фильмов и спектаклей.

Наркотик для души

Ее творческий вечер-диалог “Времяпрепровождение” прошел в Алматы при полном аншлаге. Она была откровенна и мила, отвечала на вопросы зрителей и рассказывала смешные и не очень истории из жизни.
- Моя жизнь стоит на трех китах: семья, творчество и благотворительность, - призналась Чулпан. - И я стараюсь, чтобы каждый из них приносил радость мне и окружающим.
- Театр - это нерв моей жизни, - цитируя Анастасию ЦВЕТАЕВУ, говорит актриса. - Наркотик для души, которым я питаюсь 16 вечеров в месяц. Это взаимный обмен энергией со зрителем, который происходит только на спектакле. Для меня профессия актера на сцене и актера в кино - это две разные вещи. Большая ошибка, что этому учат в одних и тех же институтах. Театр - это неуправляемая энергия сиюсекундного существования, где ты полноценный художник. Это невероятный прыжок из реальности, который делает меня счастливой. А кино, это мое личное мнение, эдакое пространство визуального искусства. Семнадцать лет моя жизнь связана с театром “Современник”, но свою первую встречу с режиссером Галиной ВОЛЧЕК до сих пор вспоминаю с улыбкой. На втором курсе театрального института режиссер Вадим АБДРАШИТОВ позвал меня в свой фильм. На съемках я познакомилась с Сергеем ГАРМАШЕМ, который был актером театра “Современник”. Я сказала ему, что давно мечтаю попасть в этот театр. На что он мне ответил: “Выбрось из головы эту идею навсегда. Таких артисток у нас миллион. Даже не пытайся”. Почему-то я ему сразу поверила и поняла, что это та вершина, до которой мне не дотянуться. Через какое-то время мне предложил сниматься режиссер Бахтиер ХУДОЙНАЗАРОВ в картине “Лунный папа”. К сожалению, полгода назад Бахтик покинул нас. Съемки были очень долгими: я снималась девять месяцев. Однажды раздается звонок, и девушка на том конце провода говорит: “Театр “Современник” приглашает вас на главную роль”. Я понимаю, что скорее всего это Сережа Гармаш меня разыгрывает, и жестко отвечаю отказом. И так несколько раз. В конце концов девушка произносит: “Послушайте, мы можем бесконечно продолжать этот разговор, но мы вас не разыгрываем. Приезжайте в театр и убедитесь в этом сами”. Я соглашаюсь, но все равно продолжаю думать, что это шутка. Захожу в кабинет и вижу режиссера Галину Волчек. Я оглядываюсь по сторонам в надежде увидеть спрятавшегося Гармаша, но никого нет. Галина Борисовна говорит, что видит меня в роли Патриции Хольман в спектакле “Три товарища” по Эриху РЕМАРКУ. Я понимаю, что мечта играть в этом театре, да еще у такого режиссера начинает осуществляться. Но чем больше говорит Галина Волчек, тем больше я осознаю, что мне надо будет сказать “нет”, потому что я все еще снимаюсь в “Лунном папе”.
- Я не могу бросить съемочную команду, - произношу как в тумане. - Мне нужно закончить съемки.
- Хорошо, - отвечает Волчек. - Я уважаю ваше решение. Мы будем вас ждать.
И театр “Современник” ждал меня полгода.

Глаза втяни!

После того как вышла из кабинета Волчек, я побежала в книжный магазин и купила роман “Три товарища”. Но отдельного издания не было, и мне пришлось приобрести полное собрание сочинений Ремарка. Это была огромная книга. В обнимку с ней я вернулась в Таджикистан на съемки. Потом там началась война. Несколько дней мы просидели в подвале гостиницы, в которой жили, а потом нас вывез швейцарский Красный Крест. Нам сказали, чтобы мы взяли только самое ценное и необходимое. Я взяла документы и Ремарка. Когда зашла в автобус, то водитель посмотрел на меня и произнес: “Правильно. Библия нам не помешает”.
Мой дебют в кино - это тоже целая история. Вадим Абдрашитов пригласил меня на роль Кати в картине “Время танцора” (за этот фильм Чулпан была номинирована на премию “Ника” за лучшую женскую роль. - Н. П.). Я ужасно волновалась, потому что была совершенно неопытной. И вот наступил мой первый съемочный день, точнее - ночь. Актеры. Камера. Я жду своего выхода. Жду, жду... Проходит ночь, но меня не вызывают. Все идут отдыхать, а я не могу спать. На следующую ночь я в полной готовности, но слегка с изменившимся от бессонницы сознанием жду своего выхода. Наконец меня вызывают в кадр и говорят: “Вот здесь нужно пройти по меткам, потом перешагнуть через рельсы и встать сюда”. И вдруг оператор говорит мне: “Глаза втяни”. И я понимаю: никто никогда за время проб и репетиций не рассказывал мне, как киноартисты втягивают глаза. Я пытаюсь это сделать, но оператор повторяет снова: “Втяни глаза!” И я понимаю, что настала та секунда, когда все поймут, что я не имею права сниматься в кино, потому что не могу сделать самое элементарное - втянуть глаза. Оператор уже багровеет: “Ты что, не слышишь меня? Втяни глаза!” Я затягиваю глазные яблоки вглубь, до самого дна. На глазах уже слезы. Меня всю трясет, я понимаю, что сейчас меня с треском выгонят с картины и никакой кинокарьеры в моей жизни никогда не случится. И вдруг через туман страха я слышу, как оператор говорит: “Я тебе говорю: войди в свет! У тебя глаза в тени!”
Такой был мой первый урок в кинематографе.

Не спешите их хоронить

- Не люблю слово “благотворительность”. Оно какое-то пафос­ное.
Мне больше нравится “добровольчество”. Такое добровольное желание помогать другим. Несколько лет назад случилась встреча с врачами, которая перевернула мою жизнь. Детской клинической больнице нужен был аппарат для облучения крови, который стоил 200 тысяч долларов. Врачи попросили помочь провести благотворительный концерт, чтобы собрать деньги на покупку этого аппарата. Вместе с Диной КОРЗУН мы организовали вечер классической музыки, но денег собрали мало, на аппарат их не хватило. Тогда мы провели второй благотворительный концерт в театре “Современник”, который собрал 300 тысяч долларов, и нам удалось купить аппарат для облучения крови и установку для диагностирования инфекций. Через какое-то время зарегистрировали фонд “Подари жизнь”. Мне больно от того, что дети погибают, потому что у них нет денег, что у них нет лекарств.
До того как я впервые попала в отделение онкологии, я думала, что рак не лечится. Но рак крови у детей лечится. В мире цифра выздоравления составляет 95 процентов. В нашей стране показатели меньше... Но мы стараемся, чтобы дети с таким диагнозом не покидали нас. Самое страшное, когда они устают жить. Им все надоедает: больница, лечение, и в какой-то момент они перестают бороться и ждут смерти как спасения, чтобы освободиться от этих тяжелейших испытаний. В такие минуты только чудо и вера могут вернуть ребенка к жизни.
На вопрос, верите ли вы в Бога, Чулпан ответила: “Да, но только не в того, что придумали люди”.
- Если бы вы встретили его, то что бы спросили или попросили? - поинтересовалась я у акт­рисы.
- Сложный вопрос. (На мгновение она задумалась.) Я не знаю, что бы я спросила у него. Раньше, когда я теряла любимых детей, не понимала, за что их забрали, за что им выпала именно такая доля. И однажды нашла такой оптимальный вариант ответа: через потери Бог дарует нам умение ценить каж­дую секунду и дорожить людьми. Я благодарна ему за те мгновения, которые он мне дарит, и стараюсь наслаждаться ими.
Среди тех, кому помогает фонд Чулпан Хаматовой, много казах­станцев.
- Чужих детей не бывает, - считает актриса, - и все, кто к нам обращается, получают необходимую помощь, несмотря на граждан­ство.

Надежда ПЛЯСКИНА, фото с сайта snipers.net, Алматы