Как же ты на моего сына похож...”

Камбар Амирович САРСЕН встречает меня сам. Сразу вижу - хозяин, и никаких тебе скидок на возраст. Знакомимся. Пару дежурных вопросов - и к делу.

- Тебе ж фотографии нужны? Вот, можешь посмотреть, - протягивает альбом, который заранее приготовил.

Понимаю: стреляный воробей, знает, как с журналистами разговаривать.

- Это я вместе с фронтовым товарищем, мы разведчиками были. Октябрь 1944 года, Белоруссия, - достает совсем маленькую, чуть больше спичечного коробка черно-белую фотографию. - А это я в парке 28 гвардейцев-панфиловцев (здесь ветеран при полном параде: офицерский китель, ордена и медали. - О. А.). Правда, несколько лет туда не хожу - тяжело. Здесь мне лет 85.

- А сейчас сколько?

- 95.

- Хорошо выглядите, - ничуть не лукавлю.

- Плюнь через левое плечо! - смеется.

Бодрый настолько, насколько можно быть в этом возрасте. Сильный не физически даже, внутренне. Это сразу чувствуется по первым фразам, жестам и движениям. И память - дай бог каждому.

- Ну что, поговорим? Дай-ка я на диван сяду, - устраивается.

Рассказывает, припоминая каждую дату и мельчайшие подробности. Воевал на 3-м Белорусском и 1-м Прибалтийском фронтах. Освобождал Латвию, Литву, часть Калининской области, Белоруссию, Польшу. Войну закончил в Кенигсберге. После войны в 1947 году поступил в училище МВД в Алма-Ате. Так здесь и остался. С этого времени до марта 1980 года работал в системе МВД. Ушел на пенсию в звании полковника.

- Я почетный ветеран МВД. На пенсию ушел в 55 лет молодым еще мужчиной, - улыбается. - Потом 18 лет в энергетике отработал. Так что и энергетиком почетным стал.

И снова про войну вспоминает. Чуть помолчит, будто в том времени окажется, и назад возвращается.

- А вот еще…

                                                                ***

- Когда началась война, я жил в ауле Кунтимес Костанайской области. Меня призвали на фронт 12 августа 1942 года, мне еще 18 лет не исполнилось. В нашем районе военкомата не было, надо было ехать в соседний, это километров семьдесят. Отец взял меня и еще двух парней-односельчан и повез. Постепенно повозок становилось больше и больше - вот так вереницей и шли. По дороге остановились. Поздно уже было, темно. Заночевали. И приснилось мне, что выползла большая черная змея, ужалила меня в правую ногу - а боли никакой. Утром говорю отцу:

- Я плохой сон видел.

Рассказал ему. А он:

- Это хороший сон, Камбар. Будешь ранен, но домой живым вернешься.

Прав он оказался.

Сначала я попал в Тюмень в третью отдельную учебную бригаду. Восемь месяцев там отслужил, и осенью 1943 года меня отправили на фронт: под Москвой был, потом в Белоруссии. Там и получил первое ранение. Немец пошел в атаку. Я и еще один парень из окопа вылезли и давай стрелять. Я за сосной стоял, когда пуля мне в грудь попала: прошла она между третьим и четвертым ребром, пробила легкое и вылетела через правую лопатку. Сейчас на месте ранения отметина размером больше металлического рубля. Если бы не тот товарищ, с которым мы были, я бы на том месте богу душу отдал. Медсанбат позади нас, в километре примерно - через поле, которое простреливается. По нему либо перебежками надо двигаться, либо по-пластунски. А я не могу. Так тот парень перевязал меня, положил на плащ-палатку и под огнем волочил к медсанбату. Русский парень! Благодаря ему остался жив. А вот как звали его, не помню...

Три месяца восемь дней я пролежал в госпитале в Калинине. 12 мая 1944 года вновь на фронт попал - уже в разведку. Последний год служил в тридцатой отдельной разведывательной роте 51-й Краснознаменной ордена Суворова Витебской стрелковой дивизии. Еще дважды был легко ранен: дней двадцать в госпитале полечимся и назад - командиру неинтересно было новичков брать. За тот год получил четыре боевых ордена: орден Славы I и III степени, орден Отечественной войны II степени и орден Красной Звезды. Три из них за то, что языков привел.

                                                                ***

- В разведке всякое бывало: и смешное, и грустное. После освобождения Белоруссии в нашу роту взяли двух ребят лет по 17-18. Они в войну в лесах партизанили. Один из них в моем отделении оказался. Мы тогда в Прибалтике стояли - там сплошного фронта не было: с одной стороны идут бои, с другой - мирная жизнь. Оказались возле хуторка, он маленький, два дома всего. С одной стороны река, с трех других - лес. Нам надо было достать языка. Готовились несколько дней. И вдруг команда из штаба приходит: возвращайтесь в часть. День, чистое поле. Командир говорит: “Давайте я впереди, а ты, Камбар, замыкающим”. Бежим, а по нам из минометов стреляют. Рядом со мной тот парень-белорус. А в Латвии и Литве крестьяне канавы роют, чтобы один участок от другого отделить. Я в такую прыгнул и кричу ему: “Ложись!” В этот момент ему под ноги мина попала. Голову поднимаю. Нет человека, только куски, на которые его бушлат разорвало, по сторонам разбросаны. Добрался я до своих. Вечером взял двух солдат, вернулись на то место, собрали его останки и похоронили. Вот так: партизанскую войну прошел, невредимым остался, а на фронт попал и погиб.

Но и шутили иногда. Нас троих, меня, парня-украинца и узбека - Тиляев его фамилия была, послали на стыке двух полков достать языка. Дали нам продуктов на неделю. Мы что, молодые, съели все дней за пять, а еще два как-то коротать надо. Дело тоже в Прибалтике было. Когда фронт проходил, жители из хуторов бежали и хозяйство бросали. Набрели на один такой. Нашли трех кур, пристрелили их и говорим нашему узбеку: “Ты их пока ощипывай, а мы пойдем посмотрим, может, на огороде что-нибудь съедобное есть”. Чуть дальше - хлев, а там поросенок. И его пристрелили, голову ему отрезали. Я свинину ел, узбек - нет. Нашли большое ведро, воду в колодце набрали, положили голову поросенка на дно - так, чтобы Тиляев не видел, а сверху этих кур.

Только разожгли огонь - немцы дым увидели и давай по нам стрелять. Мы наутек. Кричим: “Тиляев, бери ведро!” Он его схватил, и, пока бежал, голова поросенка всплыла. Бросил ведро и давай нас материть: “Вы что, хотели меня свининой накормить?!” Ладно, выкинули эту голову, но кур собрали. Потом потихоньку сухостоем топили, чтобы не было видно дыма.

Кстати, я сам свинину стал есть, когда мы в Тюмени служили. Шпик нам давали иногда. Я его в рот не брал сначала. Дней пять держался. Но есть-то охота. Что делать? Попробовал - как будто в горле что-то застряло. А дня через три как по маслу заходило! Смешно вспоминать. Еще в разведке сто грамм давали и махорку - папирос не было. Мне вместо них - сахар и масло, а курящие парни меня ругали: “Камбар, чего ты? Надо было нам отдавать”. А первые сто грамм я осенью в 1944-м выпил. Меня вырвало сразу, но я все равно в дым пьяный был. После этого долго в рот не брал. Только после войны, и то по чуть-чуть.

                                                                 ***

- В разведроте нас было человек пятьдесят. Казах, узбек, туркмен, мариец, два татарина, два грузина, остальные - русские, украинцы и белорусы. Сейчас часто говорят: мол, это была не наша война. Как это не наша? Мы были единой великой страной. На нас напал фашист, и мы защищались. На фронте никто на национальности не смотрел. Мы, как родные братья, жили одной семьей. И понятия не имели, что такое дедовщина. В моей голове не укладывается: как это так, не свою страну защищали? И мысль такая никому в голову не приходила. Наш аул небольшой, всего 50-55 дворов. Я подсчитал после войны: 37 человек не вернулись с фронта. Мне повезло и братьям моим, они, хоть и раненые, домой пришли.

Вот еще такой случай расскажу. Демобилизовался я в августе 1945 года как трижды раненый. Домой ехали эшелонами с пересадками. Сначала из Киева до Москвы, потом оттуда до Уфы. В пути с русским парнем познакомился, он тоже из Костанайской области родом. В Уфе сутки стояли. Днем делать нечего, пошли гулять по городу. Одна башкирка, лет шестьдесят, наверное, ей было, схватила меня и давай целовать. Не отпускает и повторяет, повторяет: “Как же ты на моего сына похож!” На фронте он погиб. Вот так вот. Все вместе мы были…

                                                                      ***

Когда я звонила, чтобы договориться о встрече (дело было в начале февраля), то не знала, что Камбар Амирович буквально за несколько дней до этого потерял жену.

- У меня было два сына и дочь. В 2003-м младший умер. В прошлом году - старший. Дочь жива. Четыре внука. Все хорошие, с образованием, не курят, спиртным не балуются. А супруга умерла 31 января - неожиданно для меня.

Я вздрогнула - всего несколько дней назад. Знала бы, не стала беспокоить человека в такой момент. Но он сразу согласился встретиться, может, нужно было рассказать.

- Когда мы жениться собирались, я при росте 1 метр 78 весил всего 69 килограммов. Подруги ей говорили: “Не выходи за него. Он, наверное, туберкулезный”. А она никого не послушала. 67 лет мы вместе прожили...

Я слушала и думала про себя: сколько же внутренней силы в этом человеке...

Сплюну через левое плечо.

Оксана АКУЛОВА, фото автора, Алматы