Мейржан КУРМАНАЛИЕВ: Для меня крик ребёнка - всё равно что песня

Заведующий приемным отделением экстренной хирургии и травматологии Центра детской неотложной медицинской помощи Алматы Мейржан КУРМАНАЛИЕВ заглядывает в журнал, когда я спрашиваю, сколько маленьких пациентов здесь принимают за сутки.

- Вчера 288, позавчера 337 (это интервью мы записали 16 сентяб­ря. - О. А.) - похолодало, поэтому меньше обращений, - объясняет он, почему такая разница. - На нашу работу погода сильно влияет: дождь - мы прямо радуемся. Мороз любим и жару плюс 45 - в такие дни никто на улицу не выходит. Плохо, когда зимой снег и до минус 10, все едут кататься на санках, баллонах. Лучше бы дома сидели, хотя в непогожее время больше бытовых травм - у каждого сезона свои прелести.

- С детьми работать проще или сложнее?

- Кому как, мне проще с детьми. Когда супруга третьего ребенка рожала, решил: буду участвовать. Приехал. Женщины кричат. Суета. Не стерпел! Через час сбежал. Не понимаю, как коллеги выдерживают. Так им и сказал: “Ужасная у вас работа”. А они: “У тебя ужас­нее”. Ну не знаю, для меня крик ребенка - все равно что песня. Когда в отпуск ухожу, через неделю начинаю скучать.

- Вы серьезно?

- Это же хорошо, если маленький пациент, которого привезли в больницу, кричит. Плохо, когда он никак не реагирует или хнычет. Значит, у него уже сил нет. Сопротивляется, бьет нас, пинает - прекрасно. Это нормальная реакция - любой человек должен убегать от полицейских и врачей. Отцы на обрезание мальчишек приводят и извиняющимся тоном: “Он плакать будет”. А что ему - радоваться?! Себя вспомните на его месте или найдите человека, который вприпрыжку заходит на укол.

Спрашиваю: почему дети? Сознательно. Мейржан Бекетович изначально поступил на факультет педиатрии. Хотя была возможность учиться на врача другой специальности, выбрал эту - и ни капельки не жалеет. Судьба, говорит. Объясняет, что педиатру проще уйти во взрослую медицину, чем терапевту - в детскую.

- Взрослый пациент будет час рассказывать, где, как и что у него болит, когда это началось. Карту медицинскую открыл, там все есть: УЗИ, КТ, анализы. У врача, к которому он пришел, работают уши и глаза, - посвящает в тонкости профессии Курманалиев. - Ребенок же толком ничего не расскажет, бывает, он вообще говорить не умеет. Ты маму расспрашиваешь. Сопоставляешь возможные диагнозы и клинику. Прокручиваешь в голове: аппендицит, непроходимость кишечника, заворот. У тебя мозг работает. Поэтому детским врачам проще перейти во взрос­лую службу.

- У вас были мысли перейти?

- Никогда. Привык к работе 24/7. У меня 250 звонков в день. Все чего-то хотят, просят - и днем и ночью. Еще и обижаются, когда я в четыре часа ночи не срываюсь на помощь, говорю, чтобы утром в больницу пришли. Каждый думает: мой случай особенный.

- Скандалят?

- Сейчас скандалов поменьше стало. Думаю, это связано с тем, что мы открыли еще один корпус, где принимаем пациентов. Но все равно, если вечером в отделение придете, это ужас. Ладно пациенты, с ними же орава бабушек, дедушек, теть, дядей. Они ходят по коридору, каждый по очереди должен узнать состояние внука, сына, племянника.

Я обычно говорю: собирайтесь все - объясняю один раз. И молодых врачей всегда учу: говорите с родственниками пациентов так, чтобы им было понятно, не надо из себя строить великих, знающих только язык медицины. Поставь себя на место человека. Он доверяет тебе самое дорогое - ребенка. Не у всех докторов получается, это большая проб­лема, отсюда и конфликты.

И называет еще одну причину: загруженность врачей, причем мелкими делами. В развитых странах пациента даже в состоянии средней тяжести не госпитализируют, отправляют в поликлинику. Легкое сотрясение мозга, фурункул, ушиб - к участковому. У нас все едут в больницу. И их принимают, понимают: людям надо помогать. Перестраховываются, опять же, чтобы свести к минимуму конфликтные ситуации. Вот и получается, что каждому такому пациенту и его родителям врач должен уделить хотя бы 10-15 минут - у него полдня уходит только на объяснения.

- От людей не устаете? Сбежать не хочется?

- Хочется, да не сбежишь, - смеется. - Телефон никогда не выключаю, администрация просит. Всегда на связи, потому что 10-15 раз в месяц приезжаю в больницу ночью на срочные операции.

И добавляет: когда такие случаи несколько ночей подряд, а потом еще и какие-нибудь проблемы, мелькнет мысль: пойду и напишу заявление. Ну почему-то именно в этот момент (вот она, судьба) приходит пациент, которого оперировал два года назад. На столе хирурга лежал крошечный - полтора-два килограмма, а теперь карапуз шустрый.

- Когда ты видишь свое творение, результат своей работы, понимаешь: ради этого можно вытерпеть все, и плохое забывается, - признается Мейржан. - Нас просят сделать тұсау кесу - обряд разрезания пут, приглашают на дни рождения (стараюсь ходить). За последнее время в честь меня несколько раз назвали детей, это вообще невероятно, прямо класс.

Прошлым летом был случай: малыша из роддома привезли - атрезия кишечника, порок развития. Если не сделать операцию, ребенок самостоятельно не сможет есть. К Мейржану Бекетовичу пришел отец мальчика.

- Вижу, с недоверием на меня смотрит, - вспоминает наш герой. - Я все объяснил, прооперировали. После выписки этот человек ко мне приходит: “Я ничего хорошего не ждал. Посмотрел на вас - совсем молодой (Курманалиеву 36 лет. - О. А.). Думал, все опытные хирурги в отпуске, а нам начинающий достался. Теперь вижу, неправ был. Я хочу сына вашим именем назвать!” Когда мальчишке год исполнился, на осмотр приходили - все хорошо. Договорились, что в следующий раз на его свадьбе увидимся.

- Недоношенный ребенок полтора килограмма, он же крошечный, на мужскую ладонь поместится. Вам его резать не страшно?

- Честно скажу, это привычка. Да, есть сострадание, ты хочешь помочь пациенту, но хирургическое хладнокровие важнее. Грудная клетка у новорожденного чуть больше спичечного коробка - 3,5 на 5 сантиметров. Когда ты оперируешь такого ребенка, три-четыре часа стоишь в одном положении - только кисть (не рука) двигается. Нет пространства, как у взрослых. Спина немеет, ноги ватные - я после операции 30-40 минут должен на диване поваляться. И в наших операционных жарко: с тебя, как в сауне, семь потов сойдет, давление скачет.

- Жарко, потому что другое оборудование?

- В операционных для взрослых всегда прохладно, кондиционер на 21 градус настроен - это оптимальная температура для пациента. У детей все наоборот - мы должны греть операционную, поэтому жарко. Пить хочется. У меня в кабинете пятилитровая бутыль воды. Я выхожу - могу половину выпить, особенно летом.

- О чем мечтаете?

- В профессии? Сделать хотя бы две-три операции по пересадке печени - это высший пилотаж в хирургии. И помочь онкологическому больному в тяжелой стадии, чтобы он через пять лет пришел ко мне и сказал: “У меня все хорошо”.

Оксана АКУЛОВА, фото Владимира ЗАИКИНА, Алматы