Извините, что вы нас домогались

Одна моя дальняя родственница, выйдя замуж, года два не могла забеременеть. Ну и, как обычно это в селе делается, в первую очередь они с мужем бросились по святым местам, потом по целителям. В конце концов они оказались у одного народного врачевателя, который пообещал результат, но предупредил, что на лечение уйдет не один день. Специально для таких пациентов во дворе его дома были оборудованы бараки. Условия в них были не ахти какие, но сельских жителей удобствами на улице не испугаешь. На следующий день родственница приехала уже с вещами.
Целитель принялся за лечение в тот же день. Он добросовестно проделал вокруг молодой женщины свои пассы, сопровождая их бормотанием сур. Затем сказал, что последующие сеансы нужно проводить после заката. Необходимость лечения в темное время суток была им так убедительно обоснована, что родственница, ничего не подозревая, в условленное время приготовилась к сеансу. Ночное лечение закончилось элементарным домогательством. Жещина возмутилась и в растрепанных чувствах одна ночью пешком ушла в свое село. Утром она вернулась с разъяренным мужем, который, ворвавшись к старику, избил его. Хорошо еще, что людям удалось оттащить его от врачевателя и вытолкать на улицу. Там его удерживали, пока он не успокоился, а старик кричал из-за забора: “Камчой надо лечить твою жену!” И угрожал, что подаст в суд.
Заявление на обидчика старик, как и обещал, написал. И началась тяжба.
В полиции мужу родственницы посочувствовали, но разъяснили, что факт домогательства они доказать не смогут. Свидетелей у них нет, и даже если бы были, домогательство еще не изнасилование. А свидетелей того, как муж избил и пытался душить целителя, целое село. Поэтому им посоветовали решить конфликт мирным путем. Родственница подумала-подумала и уговорила мужа пойти к старику на поклон. А тот их даже на порог не пустил. Тогда просить за них снарядили старейшин села. Аксакалов целитель принял, но заявление забрать отказался. Сказал, дело принципа.
Практически отчаявшись, родственница вспомнила, что у старика был психически больной сын - мой пациент. Она приехала ко мне и спрашивает, знаю ли я такого-то из такого села и с таким-то отцом. Я говорю, что сына знаю и старика помню. Набожный такой, весь в белом ходит. Белые штаны, белая тюбетейка и только жилет поверх белой рубашки черный. Родственница кивает, что это он, и, выложив свою историю, уговаривает меня поговорить со стариком, чтобы он забрал заявление.
Приезжаю к старику, а у него перед воротами стоит очередь, через которую в дом не пробраться. Слава богу, спустя некоторое время вышла его помощница. Прошу передать, что я доктор Байжарасова из психбольницы. О своей миссии пока умалчиваю. Женщина, услышав, что я из психбольницы, велит мне подождать во дворе. А во дворе женщин еще больше, чем на улице. И все в белых платочках. У розовощеких молодух, не обремененных жизненным опытом, платок едва прикрывает макушку. Другие, хлебнувшие жизни и сосредоточенно хмурые, до бровей перевязались им, как бинтом.
Только я оглядела двор, как выскочил старик и повел меня в дом. Там я наконец призналась, зачем пожаловала. Он сразу изменился в лице, но выслушал. Я долго и пространно вела разговор к тому, что если уж он в таком добром здравии и степень причиненных увечий невелика, то и не стоит доводить дело до суда и портить жизнь молодым людям, которые обидели его исключительно по недоразумению.
А он говорил о том, что увечья физические ничто по сравнению с моральным вредом, причиненным его доброму имени. В качестве доказательства своей хорошей репутации он показывал мне газетные вырезки о себе, бумажку, дающую право на целительскую деятельность, и брошюру, которую написал. Он приводил примеры чудесного исцеления и махал в сторону очереди, заявляя: спросите любого. И так мы пробеседовали часа два. В конце концов он все-таки пообещал забрать заявление. Когда мы вышли во двор, старик ни с того ни с сего стал объяснять, что у женщин без платка притупляется стыд, что любой самый ничтожный грех может легко перерасти в грех больший, но ко мне это, само собой, не относится. И так искренне он излагал это, с такой набожностью, что я на секунду засомневалась, не почудилось ли моей родственнице случившееся той ночью. Но в эту самую минуту старик так пристально-сально заглянул в мои глаза и так нежно прикоснулся всеми своими линиями жизни и любви к моей руке, что я подумала: “Ах ты, старый хрыч!” Но руку не отдернула. Сделка есть сделка.

Кемен БАЙЖАРАСОВА, врач, писатель, Алматы