Рамзия ГИЛЯЗУТДИНОВА: Это была клевета...

На скандал, вызванный заявлениями гражданских активистов - участников совета по защите детей, которые провели проверку в доме ребенка, бескомпромиссно отреагировали в партии Nur Otan. Вероятно, иной реакции и быть не могло, если издевательства, плохой уход, некомфортное существование стали привычным образом жизни больных детей в этом спецдоме.

“У малышей из паллиативной группы пролежни, их не выносят на улицу. Дети содержатся в антисанитарных условиях. На многих нет одежды, а зовут их исключительно по номерам”, - цитировала пресса фрагменты постов в соцсетях зампредседателя совета по защите детей Динары ЗАКИЕВОЙ.

Однако вскоре стало понятно, что история возникновения скандала не столь уж проста. Выяснилось, например, что проверка в спецдоме ребенка состоялась вечером 5 августа, тогда как ужасающая информация о ее результатах была обнародована только через 22 дня. И разбирательства с руководством дома начались лишь после этого. Спрашивается: чего ждали проверяющие? почему они допустили продление детских мук еще на три недели? Внятных ответов на эти вопросы до сих пор нет. Но есть результаты: увольнение директора, работа новых комиссий, совершенный раздрай в коллективе и, несомненно, урон имиджу всей Костанайской области.

Понимая это, дом ребенка на днях посетил аким региона Архимед МУХАМБЕТОВ, который осмотрел учреждение и провел встречу с коллективом. На вопросы работников он заявил, что в их деятельности будут разбираться компетентные специалисты. Кроме того, он дал надежду людям, что дом ребенка продолжит свое существование и серьезных потрясений вроде увольнений и реорганизации пока не будет.

На этих встречах присутствовала и экс-директор Рамзия Гилязутдинова, которая молча наблюдала за происходящим, ее мнения как бывшего руководителя уже никто не спрашивал: как говорится, поезд ушел.

В течение нескольких дней я добивался у Рамзии Кабировны согласия на интервью, ведь возможность оценить ситуацию с иной точки зрения дорогого стоит. И вот наконец, когда шторм страстей и возмущения несколько стих, она согласилась встретиться.

- Мне жить в этом городе, и я буду жить, не пряча глаза от людей, - объяснила экс-директор дома ребенка. - Мне нечего стыдиться, и, хотя я не верю, что смогу чего-то добиться, подать свой голос я просто обязана. Всю последнюю неделю я и мои сотрудники только слушали и читали, как и что о нас говорят и пишут. Нас никто не выслушал и даже не хотел этого сделать. Но, скажем, в суде выслушивают обе стороны, правда? Вот я и хочу, чтобы мнение другой стороны было представлено на суд общественности.

- Давайте по порядку. Что произошло во время посещения дома ребенка членами общественного совета?

- Вечером 5 августа, когда уже закончился рабочий день, мне позвонила замакима Рудного Елена СКАРЕДИНА и попросила дать сопровождающего для членов комиссии, появившихся в доме ребенка. Мне дали понять, что мое присутствие необязательно, тем более что живу я от места работы далеко и смогла бы добраться туда в лучшем случае минут через сорок. Я позвонила на пост и сказала медсестре, чтобы та провела гостей по зданию. Чуть позже та же замакима сообщила, что спецдом произвел неблагоприятное впечатление. Ну это неудивительно. В сравнении с другими объектами, которые посещала комиссия, мы не очень-то презентабельны: зданию требуется ремонт. Но узнать впоследствии о том, что основные претензии коснулись работы, мне было удивительно.

- А в чем они состояли?

- Гостям, к примеру, не понравился песок на полу при входе. Но это нормально: вечером детей завели с прогулки и сразу повели ужинать. Персоналу важно всех их раздеть и накормить, а уже после этих первоочередных дел взяться за уборку в коридоре… Что получилось? Нас обвинили в антисанитарии. Позвольте, прямое следствие антисанитарии - вспышка кишечных инфекций. А как иначе? У нас таких случаев просто не было за все время моей работы с июня прошлого года! Тем более нас регулярно проверяют санэпидемиологи.

Не понравилось гостям, что у наших сотрудниц слишком уставший вид. Тоже не­удивительно - у людей смены по 12 часов, конечно, к окончанию рабочего дня они сильно устают.

Спустя несколько дней в облздрав пришла бумага с замечаниями, на которые нужно было срочно дать ответ. Там говорилось еще и об отсутствии спецодежды у персонала, о пролежнях у детей, о рвотных массах, в которых якобы лежали дети, и о нумерации, заменившей им имена.

- Это действительно страшно.

- Но это неправда! У наших воспитателей по два комплекта халатов - белые медицинские и цветные, обычные, чтобы приблизить атмосферу к домашней. У нас так заведено, чтобы сотрудницы ходили в цветных халатах. Иначе это вообще больница получается, а не дом ребенка… Нумерация у нас существует, но она касается средств личной гигиены. Никто и никогда не заменял имена детей цифрами! Пронумерованы зубные щетки и стаканчики, кроватки и горшки, это нормально и удобно в работе.

Ну а насчет рвотных масс у ребенка на четвертом посту (это паллиативное отделение, где содержатся тяжелобольные дети, которых приходится кормить через зонд) я объяснила, что так бывает, к сожалению. У этих детей букеты сложных заболеваний, органические повреждения нервной системы, ДЦП. Такая вот медицинская специфика. А в одну секунду за всеми не усмотришь.

- А что с пролежнями, от которых страдают больные? Это же факт?

- У наших детей пролежней нет. Есть один мальчик Азатик, он очень больной. У него гидроцефалия, и на голове есть трофические язвочки. Но они сухие, края их затягиваются без гнойного налета. Это значит, что инфицирования нет. Они образуются постоянно за счет его основной патологии. Ведь его голова в диаметре 72 сантиметра, кожа слишком растянута, венозный отток нарушен, нарушена трофика… При этом на теле у него язв нет. Если бы был плохой уход, вся его кожа была бы в опрелостях и пролежнях… У Азатика еще и ДЦП, и два сочетанных порока сердца. Представьте, как все это влияет на его состояние.

У нас есть дети-гидроцефалы, но у них течение болезни проходит в сравнении с этим мальчиком легче. Вообще, дети к нам попадают чаще всего оттого, что родители или опекуны не в силах обеспечить им уход. Есть те, кто постоянно навещает детей, а есть и те, кто сдал - и забыл.

- Что же случилось через 22 дня после проверки и после того, как вы предоставили свои письменные ответы на замечания?

- Мы ожидали появления новых комиссий, но взорвалась эта информационная бомба. Появился видеоролик, на котором было запечатлено, как дети приходят с прогулки, как они ужинают, показаны внутренняя обстановка и пустые кроватки. А за кадром шел текст о нумерации вместо имен, о рвотных массах, в которых лежат дети, об антисанитарии… Ну и пошли посты в соцсетях. Как только обвинения против нас были оглашены, меня тут же, 27 августа, и уволили. Я была в ступоре, не понимала, что происходит.

Потом возникло желание что-то доказать, добиться справедливости. Но очень скоро поняла: сделать это будет очень трудно. Слишком громкие слова были произнесены с высоких трибун, чтобы сказавшие их признали, что погорячились.

Я считаю, что это была клевета. В конце концов, все мы взрослые люди, и истина должна была родиться в разговоре. Но нас выставили настоящими зверями, чудовищами. Попробуй теперь оправдаться!

- Но к вам же потом приехали делегации: одна партийная, другая во главе с областным руководством…

- Меня пригласили на эти встречи бывшие сотрудники. Но диалога не было. Нам объясняли, что мы неправильно работаем, что нужны современные подходы в содержании больных детей. Но почему не могут понять, что необходим индивидуальный подход? Не знаю, может, в столице нет таких тяжелобольных детей, однако клинические случаи должны разбираться с профессиональной точки зрения. Ну как я могу признать, что у нас неквалифицированный персонал? Это неправда. Да, у нас тяжело работать. Не каждый, кто ищет работу, согласится пойти в специализированный дом ребенка и тащить эту ношу.

В костанайском доме ребенка “Дельфин” да и в аналогичном рудненском заведении тяжелых инвалидов не увидишь: ни гидроцефалов, ни запущенных случаев ДЦП. Во время одной из встреч нам было сказано: вы должны были фиксировать каждый шаг этой комиссии, все записывать на смартфон. Тогда, мол, сейчас вам было бы легче отстаивать свою правоту. Но кто мог знать, что так получится?

Во время нашего разговора Рамзия Гилязутдинова рассказала, как за минувший год удалось провести внутренний ремонт в большей части здания (паллиативного отделения он коснуться не успел), как были подготовлены документы на ремонт кровли, как изменился рацион питания детей, которые прежде практически не видели разнообразия в еде, не знали даже, что такое бешбармак, как она добилась от педиатров, чтобы они разрешили научить детей чистить зубы.

В конце концов, она поведала о том, что не понаслышке знает, что такое взять на воспитание в семью чужого ребенка: вот уже пятый год Гилязутдинова - опекун своей племянницы, оставшейся круглой сиротой…

Но более всего впечатляют комментарии людей в соцсетях - не тех, кто выражает свои эмоции от информации о плохих делах в рудненском спецдоме ребенка, а тех, кто точно знает, как устроена там жизнь. Это люди, которые усыновили либо оформили опеку над детьми, ранее содержавшимися в этом заведении.

“Мой ребенок из этого дома, и у нее было собственное имя, а не номер! Дети были все ухоженные и незапуганные. Не зная ситуации, не надо клеймить. Мой ребенок до сих пор вспоминает всех деток и персонал только добрыми словами. Другое дело - как найти в маленьком городе чуткий персонал при зарплате в 40 тысяч тенге? Вот об этом подумайте, господа проверяющие!” - пишет пользователь соцсетей под ником Асыл.

“Я нахожусь в поиске ребеночка на усыновление. Могу сказать, что только в этом доме со мной при каждом звонке общалась именно директор, а не соцработник. Именно она подробно рассказывала об интересующем меня ребенке, называя его по имени. Ей для этого не нужно было, как в других детдомах, по 10-15 минут искать личное дело, она говорила все и сразу, потому что знает всех детей. Я никак не могу поверить, что этот человек халатно относился к своей работе”, - написала в Инстаграме пользователь dinara.utegenova2018.

- Вышло так, что в течение пяти месяцев в этом году я приезжала в рудненский дом ребенка, - рассказывает обратившаяся в костанайский корпункт “Времени” жительница Костаная Нэлля (фамилию не указываем по этическим соображениям - С. К.). - У нас были проблемы с оформлением документов на удочерение, поэтому ждать, когда мы сможем забрать малышку в семью, пришлось долго. Все это время я была рядом с ней и видела каждодневные жизнь и труд работников этого дома. Какие цифры вместо имен? Какая антисанитария? Я всегда видела своего ребенка ухоженным и довольным, в ярких платьицах, с бантиками… Я фото­графировала ее постоянно, в кадр попадали другие дети, это же документы, доказательства нормальной работы дома. Пусть меня спросит комиссия, я все предоставлю и все расскажу, что там видела. Изначально наша девочка поступила в этот детдом в восьмимесячном возрасте с очень тяжелыми диагнозами. Но врачи сделали невозможное: они ее вылечили, убрали все неврологические повреждения и прочие болячки. Мы забрали оттуда здорового ребенка, и это правда.

Сейчас, когда в прессу стала просачиваться информация, опровергающая громкие заявления о положении дел в спецдоме ребенка, важно начать относиться к ней спокойно, по-деловому. Пусть там работают новые комиссии, пусть все проверят досконально. В конце концов, речь идет не о чьей-то карьере или сохранении лица. Речь об обездоленных детях, которые имеют право на нормальную жизнь. Поэтому, предоставив возможность одной из героинь этой истории высказаться, мы продолжим отслеживать ситуацию и сообщим нашим читателям о ее итогах.

Стас КИСЕЛЁВ, фото с сайта ng.kz и предоставлено Рамзией ГИЛЯЗУТДИНОВОЙ, Костанай