Наша голландская болезнь

Доходная часть стремительно отстает от расходной, прореха закрывается все большими трансфертами из Национального фонда. Изъятия из него уже превышают поступления, увеличивая вероятность голландской болезни, предупредил выступивший председатель Национального банка Тимур СУЛЕЙМЕНОВ.

Знаменитая на весь мир болезнь случилась после открытия Гронингенского газового месторождения: массированный экспорт залил тогда Голландию (теперь это государство называется исключительно Нидерланды) валютным избытком, курс гульдена вырос, в страну хлынули иностранные товары и инвестиции, в результате собственная промышленность просела, в итоге инфляция и безработица.

Инфляция у нас тоже налицо: при таргете Нацбанка 5 процентов он сам отчитывается за 8,4 процента, а по более чем чувствительным для казах­станцев услугам ЖКХ тарифы на электро­энергию выросли на 22,9 процента, на отопление - на 33,6, на горячую воду - на 18,1, на холодную - на 60,3, водоотведение - на 26,9 и на газ - на 11,6 процента.

Про пугающе растущие коммунальные тарифы мы сказали не случайно: у правительства двойной кризис - бюджетный и инфраструктурный. Бюджетный - это отсутствие средств на поддержание текущей социально-экономической ситуации, а кризис инфраструктурный - это отсутствие средств для обновления изношенных мощностей и строительства новых. Вот вам иллюстрация: по национальному инфраструктурному плану до 2029 года предстоит вложить в новые мощности электроэнергетики и ЖКХ 11,7 трлн тенге и еще 12 трлн - в модернизацию имеющихся. Средства частные, то есть выводимые через тарифы назад, да еще с прибылью инвесторов и кредиторов. Итого получается по 4 трлн тенге ежегодно, тогда как годовой объем рынка электроэнергии, тепло- и водоснабжения ныне составляет 2,1 трлн тенге. Выходит, тарифы надо даже не удваивать, а утраивать. Совершеннейшая фантастика, но у правительства другого плана нет.

По всему получается, что у нас голландская болезнь наоборот: экономика не в денежном избытке, а в остром голоде. Однако и председатель Нацбанка тоже знает, о чем говорит: Национальный фонд, созданный четверть века назад как раз в качестве барьера, отсекающего валютный избыток от деятельности иностранных нефте­добытчиков, а ныне переведенный из накопительного в расходный режим, начинает обратным ходом заливать экономику даже не деньгами, а… инфляцией. Объем изъятий из Нацфонда по отношению к денежной массе, говорит Тимур Сулейменов, составляет почти 16 процентов. Читай, эти 16 процентов дополнительно конвертируемых для бюджета денег и разгоняют тот рост цен в Казахстане, за которым бюджет пытается угнаться в своей расходной части.

Казалось бы, мы объяснили себе и читателям, что имел в виду глава Национального банка, и разобрались, почему у нас бюджетный и инфраструктурный кризис. На самом же деле ни в чем не разобрались, потому что не задали себе главный вопрос: а почему Национальный фонд и вообще весь валютный баланс Казахстана вдруг развернуло задним ходом?

Смотрите, какая необъяс­нимая чертовщина: добыча и экспорт нефти у нас сейчас двойные против самых-самых тучных лет, мировая цена на нефть двойная против той, с которой начиналось стремительное наполнение Национального фонда. По черным, цветным металлам и урану тоже удвоилось. Вот, к примеру, в совершенно изобильный 2005-й экспорт Казахстана принес всего 30,4 млрд долларов, тогда как в этом году будет намного больше 90 млрд. Но почему тогда денег остро не хватает?!

Согласитесь, поразительная загадка: бюджет Казах­стана еще со времен создания Нацфонда имеет одну и ту же структуру, один и тот же состав налоговых поступлений и не меняющуюся номенклатуру и объем расходов. Никакой такой новой нагрузки на бюджет, какой бы раньше не было, не появилось, но… Если 10-15 лет назад бюджет был хронически профицитным и у правительства ежегодной головной болью было недовыполнение расходной части, то ныне в отчаянном поиске средств уже всерьез обсуждается отказ в пенсиях работающим пенсионерам.

Объясняем: “вывозная” экономическая модель за свои 25 лет элементарно… одряхлела. Как это бывает с людьми: если достаточно пожил на свете, да еще не совсем праведно, набирается куча отягощений, а старость, как известно, не лечится.

Так вот вам история рождения, неправедной жизни и впадения в дряхлость нашей экспортно-сырьевой экономики. Все произошло в период с 1996 по 2000 год, можно сказать, что зачатие “вывозной” модели - это политика макростабилизации, стартовавшая с реформы ЖКХ, а рождение - появление фонда будущих поколений, то бишь Нацфонда, ровно в начале тысячелетия. Главное, что тогда случилось, - это смена роли Национального банка: из кредитора первой инстанции он становится замыкающим игроком на валютной бирже. Эмиссия тенге продолжается, но уже не кредитным, а обменным образом, денежная подпитка достается не банкам, а сырьевым экспортерам, а потому поступающие в экономику деньги идут не на развитие производства, а проливаются на потребительский рынок инфляцией.

Но еще главнее - это СРП, конфиденциальные соглашения о разделе продукции, заключенные с пришедшими на Тенгиз, Карачаганак и Кашаган американо-европейскими консорциумами. Их суть: право иностранцев продавать добываемую ими нефть за пределами налоговой, таможенной и банковской юрисдикции Казахстана с возвратом в страну лишь минимально необходимой для внут­ренней деятельности валюты. С дополнительным удешевлением внутренних затрат за счет неуклонного понижения курса тенге. И еще засек­реченный и зафиксированный раз и навсегда порядок расчетов со страной пребывания: объемы отчислений в Нацфонд растут неким неизвестным нам, связанным с объемами экспорта и мировыми ценами образом. Однако с тех пор никакие изменения в Налоговом и Бюджетном кодексах, никакие проб­лемы Казах­стана добытчиков не касаются.

В результате с той поры наше независимое государство имеет бюджет, с одной стороны, несоразмерно малый, а с другой - несоразмерно большой. Заведомо малый, потому что он отрезан от большей части экспортной валютной выручки. Чрезмерно большой, потому что из-за отсутствия национального производительного кредита и инвестиций бюджету приходится выступать и инвестором, и кредитором. Например, сельское хозяйство, на сто процентов приватизированное, на сто процентов зависит от бюджетного финансирования.

И еще два следствия превращения Нацбанка из кредитора в обменник: а) усилиями самого же монетарного регулятора соз­дается инфляция, регулярно в два раза обгоняющая экономический рост; б) экономика инвестируется и кредитуется из-за рубежа, накопление внешнего долга регулярно вдвое опережает рост Нацфонда и золотовалютные резервы Нацбанка.

А далее - естественный процесс одряхления “вывозной” модели: налоги собираются исправно, и доходная часть бюджета тоже растет, но темпом роста ВВП. А некогда сбалансированная расходная часть растет темпом роста цен, всегда в два раза большим. Разрыв год от года накапливается, и ровно та же расходная нагрузка оказывается непосильной.

А еще бюджет копит долговую нагрузку, сейчас из затрат больше 2 трлн тенге уходит на расчеты по займам. Опустошительную роль играет и накопительный пузырь ЕНПФ: в него из бюджета откачивается больше триллиона. Вот и вся арифметика: как изнашивается подверженный порокам организм, так бюджет элементарно изношен инфляцией и долгами.

Как и “вывозная” модель в целом: если в изобильном 2005 году сальдо доходов иностранных инвесторов и кредиторов вывело из экономики Казахстана и тогда немалую сумму - 5,9 млрд долларов, то только за первое полугодие минусовое сальдо уже 9,7 млрд.

Итак, диагноз поставлен, а старческая дряхлость, мы сказали, не лечится. Но как люди воспроизводятся в потомстве, так и “вывозной” экономике пора перерождаться в национальную. Пока не станет слишком поздно.

Пётр СВОИК, фото Веры ОСТАНКОВОЙ, Алматы