Чем болеют картины

Женщина в белом халате со скальпелем в руке склоняется... над пожелтевшим, обкусанным, рассохшимся листом бумаги. Здесь все очень серьезно, как в настоящей операционной. Посередине кабинета стол, на котором разложены “больные”, они прикрыты листами пергамента, кроме тех, с которыми сейчас непосредственно работают.

Наш визит не останавливает кропотливую работу в тишине. Хотя руководитель центра реставрации Гульжан КАЛДЫБАЕВА с удовольствием отвечает на вопросы, показывает внушительные папки с историями болезней картин и настоящую химическую лабораторию, где чего только не делают с бумагой! Мы в отделе графики, куда, кстати, относится и акварель, поскольку она в основном на бумажном носителе.

С первых же минут развеивается распространенный миф о непыльной работенке, когда реставратор сидит возле мольберта с умным лицом и кисточкой подправляет разных там Рембрандтов и Кастеевых.

- Почему-то всегда рисуется такая картина, - улыбается Гульжан, - но на самом деле это финальная, самая приятная часть работы. Ее предваряет очень много технических этапов. Навыкам реставратора у нас не учат, и в мастерские попадают специалисты с дипломом художника. Они проходят стажировку и обучение у кого-либо из признанных мэтров, начинают с самых простых манипуляций. Вот такая технология передачи знаний по старинке.

Все произведения искусства хранятся в запасниках музея. Во время профилактических осмотров этих сокровищ и выявляются заболевшие экземпляры, нуждающиеся в оперативном вмешательстве. Иногда очередников сдвигают картины, которым вот-вот придется принять участие в очередной экспозиции. Но в итоге лечение получают все, даже те картины, которые после реставрации отправляются опять в хранилище и имеют весьма туманные перспективы появиться в залах музея.

Поврежденные работы осматриваются, тщательно документируются все утраты - так называются измененные участки картины или графического листа. Затем составляется план лечения, и каждая операция заносится в паспорт под роспись выполняющего работу.

В углу лаборатории стоит заслуженный реставрационный стол, его лет сорок назад сделали народные умельцы. Сейчас можно купить нечто подобное немецкого производства, но очень дорого.

- Мы в этой мастерской работаем с бумагой, - рассказывает Гульжан, - она очень быстро стареет. Подвержена воздействию плесени, грибка, разрушается, окисляется… Вот, например, вы видите - лист словно покрыт веснушками, это фиксинги, результат окисления. Здесь надо будет аккуратно скальпелем нарушить целостность каждой такой конопушки, затем вывести их с помощью химического раствора.

- Ой, смотрите, на портрете нефтяника пятно! Его тоже будете выводить?

- Ни в коем случае! Это акварельная работа Кастеева, видимо, он сам капнул воду, и образовалось чуть заметное пятно, но его мы не имеем права убирать. Мы вообще не можем ни в чем изменять замысел автора и то, что сделано им собственноручно.

- Скажите честно, иногда мечтаете поработать над “Черным квадратом” Малевича? Вот уж где нет ничего сложного…

- Такой мечты у меня нет, мне вообще больше нравится реалистичная живопись. Отдыхаю душой с работами Кастеева. Они дышат жизнью и правдой.

Один из самых сложных больных, проходивших через мастерскую, - огромный китайский свиток, повествующий об охоте вельмож. Он попал в музей из частных рук, когда в результате неправильного хранения покрылся пятнами плесени - лежал свернутый и начал портиться. За него реставраторы долго не решались взяться - уж слишком большая работа и очень сложные требовались манипуляции.

В итоге в мастерской свиток провел восемь месяцев, а результатом восхитились коллеги из Поднебесной. В прошлом году наши мастера побывали на стажировке у коллег в Китае и задали массу вопросов о том, как реставрировать такие свитки. Оказалось, что шелковые лучше не трогать, поскольку трудно подобрать такие же материалы, а вот с бумагой казахстанские профи справились великолепно. Восстановленный свиток теперь один из значимых экспонатов восточного зала.

- В год только через наш отдел проходит 70-75 работ. Иногда приходят заказы и из других музеев страны. Наверняка есть у нас и умельцы-частники, но не все знают, как вести точную документацию, как не навредить раритету. Хотя, честно говоря, у нас в стране труд реставраторов не особо ценят, - говорит Гульжан.

Рядом вторая мастерская, здесь реставрируют живопись. Опять халаты, тишина, разложенные “гармошки” реставрационных паспортов, портрет на мольберте и… хрупкая девушка над монументальным полотном два на три метра. Холст весь в заплатках из полупрозрачного материала - так пропитывают особым составом и укрепляют слабые участки картины, которые собрались трескаться или могут осыпаться.

- Это своеобразные инъекции молодости для картины, мы похожи на косметологов, которые улучшают внешность и останавливают время, - смеется реставратор Анна СТЕПЕНКО. - В таких полотнах подавляет и масштаб, и вес, и необходимость представлять, как будет вести себя материал при воздействии на него. Работать легче, если произведение нравится, есть какая-то духовная связь с ним, но мы, как врачи, стараемся помочь каждому вне зависимости от симпатии.

Анна показывает одну из своих работ, и становится ясно, что она как раз была в любимчиках. Портрет работницы в красной косынке, улыбающейся от трудовых побед. Сложность реставрации оказалась в том, что над холстом уже поработал горе-реставратор.

- Произведения не сразу попадают в музей. Вот и этот портрет был в частных руках, потом его неудачно реставрировали. На фотографиях видно, что в результате грубого вмешательства даже не были восстановлены белые горошины на косынке. Пришлось сначала убирать следы прежней реставрации (у нас это называется обращать), потом заново работать со всеми утратами (укреплять холст, восполнять грунт и воссоз­давать живописный слой.

Здесь же рядом трудится Кулятай СМАГУЛОВА, авторитет и мастер, через руки которого прошло огромное количество художественных произведений. Даже одна из самых популярных картин музея “Игра в шахматы” Риччи.

Болезней у картин много - проступают белесые пятна, осыпается красочный слой. Кулятай с гордостью показывает фотографии до и после. Она немногословна, говорит, что словами трудно описать работу. Гораздо эффектнее выглядят фотографии до и после лечения.

Зато мастерская текстиля, где работает еще один “реаниматор” Асель МОМБЕКОВА, совсем не похожа на операционную. Здесь восстанавливают гобелены, и все ящики наполнены клубочками разноцветной пряжи, нитками всех оттенков. Асель при необходимости смешивает несколько цветов шерсти, чтобы получить нужный тон, или красит материал сама. Здесь можно даже заниматься своим творчеством. Кстати, у музея есть традиция - весной здесь обычно проводят выставку работ сотрудников, она так и называется - “Весенние экзерсисы”. Невозможно же постоянно лишь бороться со временем и подправлять великие произведения. Иногда и собственная душа просится в полет.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, фото Владимира ЗАИКИНА, Алматы