Вадим СИДОРКИН, художник: Я заложник творчества и славы родителей

Даже далекие от искусства люди наверняка знают произведения известных казахстанских художников, супругов Евгения СИДОРКИНА и Гульфайрус ИСМАИЛОВОЙ. Сидоркин - это огромные декоративные панно, украшающие Дворец спорта им. Балуана Шолака в Алматы, и классические иллюстрации к роману Ауэзова “Путь Абая”. Кисти Гульфайрус Исмаиловой принадлежит картина “Казахский вальс”, которая является жемчужиной коллекции Музея искусств им. Кастеева.

...Это была одна из самых эффектных пар страны. Их история любви - готовый сюжет для кино. Гульфайрус приехала учиться на художника в Москву, но оказалась без места в общежитии. И пришлось бы ей возвращаться домой, но яркую девушку заметили на киностудии “Мосфильм” и пригласили на главную роль в картине “Алитет уходит в горы”. Говорят, что Сталин, увидев этот фильм, сказал министру культуры: “Какие глаза! Такие глаза врать не могут”. А уже на следующий год Гульфайрус уехала учиться в Ленинград, где в художественном институте имени Репина и встретила Евгения. На первое свидание он пригласил ее в кино, причем именно на тот фильм, в котором девушка снялась. Уже потом в интервью она часто признавалась, что в Евгении ей понравилась приверженность к русской культуре. Но приехав на практику в Казахстан, художник понял, что влюбился не только в Гульфайрус, но и в ее родину. Он с дотошностью книжного графика исследовал ремесла кочевников и восторгался традициями народа, зачитывался легендами. А власти упрекали художника в том, что в сказках и легендах казахов он прячется от советской действительности, от воспевания марширующих бригад, от радости социалистического труда. Еще одним грехом было категорическое нежелание Сидоркина вступать в партию. Это пришлось сделать Гульфайрус, чтобы защищать мужа от нападок.
Интернациональная семья нравилась журналистам и киношникам, но... вызывала бурные общественные дискуссии. Гульфайрус часто вспоминала, как давала отпор парням, пытавшимся доказать Евгению, что негоже ему гулять с казашкой под ручку: “У меня у одной из первых в Алма-Ате были туфли на высоких каблуках. Я снимала туфли и ими давала отпор обидчикам”.
- Дело в том, что мама была одной из очень ярких казашек, и люди часто возмущались, что она не выбрала себе мужа той же национальности, - вспоминает Вадим. - Отца ненавидели еще и за то, что он был успешным художником. На него даже было совершено покушение в 1974 году, правда, замаскированное под ревность. Художники - самые необузданные люди в творческой среде, дикие, на мой взгляд...
Мужчины завидовали Евгению, женщины вешались ему на шею... Несмотря ни на что, супруги счастливо прожили вместе 27 лет. Но их сын Вадим знает и другую историю длиной в 31 год. Это время между уходом из жизни отца и самой Гульфайрус.
Вадим потерял отца, когда ему было 22 года. Парень учился в Санкт-Петербурге, поскольку выбрал профессию художника, но вернулся домой к маме, чтобы поддерживать ее и помогать.
- Поначалу нам было тяжело, но потом наступила другая эпоха, девяностые годы, и тяжело стало всем... - говорит Вадим. - Время было такое, когда люди хотели разрушить все до основания, когда разворовывались фонды государственных музеев и творческих объединений, когда перечеркивалось все сделанное раньше, когда непризнанные художники мечтали стереть память о тех, кто был в зените славы. Во время перестройки как раз и попытались задвинуть многих “стариков”. Моих родителей многие коллеги ненавидели за то, что они были успешными.
Гульфайрус от этого страдала больше, чем от болезней, постепенно одолевавших сильную и красивую женщину.
- Родители были и остаются одними из самых покупаемых казахстанских художников. Например, во время разрухи в Государственный музей искусств им. Кастеева обратился потенциальный покупатель, желавший приобрести холст “Казахский вальс”. Он предлагал за картину такую сумму, на которую можно было отремонтировать все здание музея. Но мама не дала разрешения на продажу: “Только через мой труп, ведь я писала для народа”. Но это случай, когда наше мнение спрашивали. Чаще мы знали, что наследие разворовывается и распродается, но сделать ничего не могли. В то время вообще советское искусство из стран СНГ увозилось вагонами. Многие частные галереи открыто торговали краденым из разных запасников и фондов. Например, мама долго работала художником в Театре оперы и балета им. Абая. И во время реконструкции театра ее многочисленные эскизы были переданы в музей. А потом я видел их у коллекционеров. Мама очень тяжело переживала это.
Судьба работ Сидоркина тоже оказалась непростой. Многие его монументальные панно спасали всем миром, объединялись даже коллеги, доказывали прорабам, что это художественное наследие Казахстана в отличие от новостроя. Так с помощью писем и протестов было восстановлено панно на Дворце спорта.
- Тогда очень много людей включилось в борьбу, и мы добились хотя бы восстановления работы. Правда, средств было выделено немного, и получилось не совсем то, но хотя бы такая память об отце останется. Из монументальных работ отца остались фронтон в Теат­ре им. Ауэзова и большое панно в доме-музее Ауэзова.
Так, в борьбе, и проходило время, которое можно было бы потратить на собственное творчество. Ведь, несмотря на протесты родителей, Вадим выбрал ту же профессию, что и они. Даже не для того, чтобы доказать собственную гениаль­ность, а для того, чтобы испытать радость творчества, которой всегда был наполнен дом.
- Вадим, получается, что вы, оказавшись заложником славы родителей, даже не обзавелись семьей...
- Честно могу сказать, что в Питере, пока учился, сильно затянула меня веселая студенческая жизнь. Потом, когда рухнул привычный мир, тоже было не до творчества, к тому же по возвращении домой пришлось решать слишком много бытовых вопросов, помогать маме, добиваться внимания властей к работам отца. Так что писал в основном салонные работы. В 2009 году у мамы был микро­инсульт, врачи еще тогда ее “приговорили”, но она пришла в себя и прожила еще четыре года, несмотря на серию последующих микроинсультов. Случались они не от хорошей жизни. Сейчас через мои руки проходят все издания, в которых используются работы отца, я помогаю готовить статьи, программы, фильмы о родителях. И опять занимаюсь бытовыми вопросами, памятниками отцу и маме. Вот недавно в мастерской Союза художников, где хранятся некоторые работы отца, протекла вода, я пытался спасти то, что можно. Да, с личной жизнью как-то не сложилось - я единственный сын родителей, а детей у меня нет. Все казалось, не ко времени дети...

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, фото Владимира ЗАИКИНА и из архива Вадима СИДОРКИНА, Алматы