Прима

Она удивительна. Порхает, другого слова не подберешь, по квартире, где каждая деталь связана с любимым человеком и столь же любимым ею балетом.
О Рамазане БАПОВЕ, народном артисте Казахской ССР и СССР, солисте балета, ушедшем от нас в марте прошлого года, говорит так, как будто он недавно уехал на гастроли. О балете - как о чуде, которое их соединило.
Историю создания их семьи сегодня согласилась рассказать Людмила Георгиевна РУДАКОВА, заслуженная артистка РК, известная балерина и супруга Рамазана Бапова.

- В 1965 году министр культуры Ильяс Омарович ОМАРОВ пригласил меня на работу, - рассказывает Людмила Георгиевна. - Я работала в Кишиневе. До разговора с министром я посмотрела дипломную работу Булата Аюханова, у него танцевали Сара Кушербаева и Фарида Койгельдинова. Спросила министра: “Зачем я вам? У вас такие хорошие балерины”. Шесть месяцев шли переговоры.
- Приняв приглашение, вы выбрали место, где встретили свою вторую половинку...
- Об этом я вообще не думала! Я в Кишиневе оказалась после того, как уехала из Баку из-за того, что разошлась с первым мужем. Только потому, что он запрещал мне танцевать. Я думала, это будет прекрасный союз: он - в оркестре, я - на сцене. Он думал, что я буду в глухом кордебалете и никто меня не будет видеть. А я не была ни одного дня в кордебалете.
- Вы стали прима-балериной в нашем театре.
- Да. У меня был большой репертуар и 10 лет стажа.
Я вчера пересматривала домашнее видео, запись передачи на ТВ, где Рамазан рассказывает, как мы встретились: “Зашел в зал, сразу ее заметил - самая красивая в балете. Что в балете?! Во всем театре самая красивая. Я боялся подойти”. Стал приходить на мои репетиции. Как-то мне нужно было попробовать поддержку, без партнера никак не отрепетируешь, говорю: “Поддержи меня”. Он обрадовался…
А потом в Алма-Ате должен был пройти семинар балетмейстеров со всего Советского Союза, приехали 40 известных хореографов, в том числе мой любимый педагог Гамар Алмаз-заде, народная артистка СССР. Должны были танцевать Кушербаева с Джалиловым. Но Сара была нездорова... Тогда мне и Рамазану сказали: готовьтесь. Я возмутилась: “Как он меня поднимать будет, мне 30 лет, ему 20?”.
Но за десять дней мы все выучили. И подготовили “Лебединое озеро”.
Рамазан жил на первой Алма-Ате - далеко добираться, а я через дорогу от театра. Говорю: “Иди ко мне, отдохни, поспи перед спектаклем”. Он согласился с радостью. Помню, пожарила ему печенку с луком, он с удовольствием ее ел, я ж не знала тогда, что Рамазан ее терпеть не может.
Он поспал перед спектаклем, я в другой комнате нервничала, никогда в день спектакля после дневной репетиции не спала. Потом я Рамазана разбудила: у тебя первый акт, тебе надо идти гримироваться, а я пошла ко второму акту. Мы оттанцевали, он все поддержки держал идеально, ни одного синяка на мне ни разу за всю жизнь не оставил.
- Другие партнеры оставляли?
- Ой! Сколько раз... И вот я после выступления подбегаю к Гамар Алмаз-заде, она меня спрашивает: “Охмурила мальчика? Он же с тебя глаз не сводил, ставил тебя как хрустальную вазу”. Я знала, что за ним молоденькие девочки бегали, и даже подумать не могла, что я ему нравлюсь. Для меня наступило очень тяжелое время. Рамазан ходил за мной по пятам, каждый день цветы дарил. Обо мне в театре стали говорить много глупостей, сплетни пошли. Рамазана, по-моему, даже в Центральный комитет партии вызывали. Мама его пришла ко мне со скандалом. Это было ужасно и для меня, и для него тоже. Между нами абсолютно ничего не было!
Думаю: к чертовой матери, зачем мне это надо? Подала заявление об уходе, видеть никого не могла. Рамазан тоже подал заявление.
Меня вызывают в дирекцию: “Людмила Георгиевна, мы прекрасно все понимаем. Сейчас гастроли, а после гастролей мы подпишем вам любое заявление, и оставьте Рамазана”. Все так бы и было. Но случилось ЧП. В гримерке в моем открытом чемоданчике сверху лежало письмо от моей мамы. Она писала: “Доченька, мы тебя ждем, очень соскучились. Малыш чувствует себя хорошо, он так любит дыни! И Саня (это мой отчим) ходит на базар и покупает дыни для Малыша”. Девочки из кордебалета выкрали это письмо и помчались в дирекцию: “Посмотрите, она бросила ребенка матери!”. Это моего котенка звали Малышом. Рамазану понесли письмо: “Ты посмотри, с кем ты связался, она же старуха, у нее есть ребенок”. Он ответил: “Хоть два!”. И тогда я сказала: “Да, я старуха, и самый красивый, самый молодой, самый лучший будет моим мужем. Я завтра иду с ним в загс!”.
- Назло врагам?
- Я всегда говорю: нас поженил оперный театр. После гастролей мы зарегистрировали свой брак. Посидели в ресторане “Жетысу” напротив ЦУМа, нас было четверо - мы с Рамазаном и его друг с женой. У нас было 7 рублей 50 копеек. Заказали бешбармак, бутылку вина и пирожные. Прожили мы счастливо 47 лет. С первым мужем свадьба была с огромным количеством людей и длилась две недели, а мы жили один год...
Я не видела у Рамазана ни разу злых глаз, всегда только тепло и ласка. Теплые руки, сейчас их так не хватает. Его невозможно было не любить.
Когда он получил приглашение работать в Америке, мы уехали вместе. Мне там не понравилось, я не смогла: не знаю языка, была там как глухонемая. А Рамазан любил Америку, он там жил почти 15 лет. Дочь у меня сейчас в Стамбуле, она уже 25 лет работает в Стамбульском оперном театре, мы часами с нею разговариваем, она звонит ежедневно, и Рамазан также звонил каждый день из Америки.
Я должна была вернуться, потому что мои родители, которых я перевезла в Алматы, и его мама в то время сильно болели. Я здесь всем была нужна. С его мамой мы подружились - хорошая, добрая женщина была.
Рамазан вернулся, когда его пригласил президент страны.
Министр культуры предложил ему работу в астанинском театре. Рамазан не принял предложения, там главным балетмейстером был его ученик. Рамазан сказал: “Это не дело, чтобы я своего ученика подсиживал”.
Коллектив алматинского Театра оперы и балета его принял, а директор театра не принял. Бесконечные конфликты сократили жизнь моего мужа. Он же никогда не мог грубо ответить, никогда не повышал голос. Был случай, когда в министерстве дали добро на постановку нового спектакля, но пока Рамазан из Астаны летел в Алматы, директор подключил свои связи и все отменил. Что было с Рамазаном? Конечно, приступ. Следующий шаг - меня увольняют, он, главный балетмейстер, не может за меня заступиться.
Последней каплей стала ситуация в Жургеновке. Один человек стал грубо разговаривать с Рамазаном. Вы знаете, иногда говорили, что Бапов слабохарактерный. Он не был слабохарактерным, он был честным и порядочным. Рамазан приходил домой, пытался понять, меня спрашивал: что происходит, почему он со мной так разговаривает?
Вот фото, сделанное 23 февраля, - мы веселенькие, здоровенькие, Жания Аубакирова рядом.
25-го Рамазану позвонили из академии: “Почему не на уроке?”. Рамазан отвечает: “Мои часы - завтра”. - “Поменяли расписание”.
Он так расстроился, что ему заранее ничего не сообщили, он был очень обязательным. А 26-го утром ему стало плохо. Это был обширный инсульт. В больнице я с ним была, ночевала там. Как-то не выдержала и заплакала, а врач стал грубо меня одергивать. Я увидела, как Рамазан, к которому еще не до конца вернулась речь, отреагировал, он не мыслил, чтобы на меня кто-то крикнул... В палате было кресло, я на нем пристраивалась, он не ел, не пил, я уговаривала его поесть... Он все время хотел, чтобы я его целовала... Потом сказал: “В Америке бы тебе уже давно поставили кровать”.
Это был необыкновенный человек.
Я не люблю разговоры о вероисповедании. Но это важно: недавно приняла ислам.
Я так решила. Есть место на кладбище рядом с мамой и папой. Но я думаю: мама с папой там, а Рамазанчик один будет лежать? Сейчас готовится памятник, хочу, чтобы это было не просто надгробие, а что-то легкое, необычное и нестандартное. Там не будет лица, легкими, почти воздушными линиями как бы передается движение рук - как в балете. Это работа Эдика Казаряна. На памятнике будет написано “Рамазан Бапов”, день смерти и день рождения. Все. Ни одного лишнего слова.
Я попросила Казаряна оставить место, куда впишут мое имя.

Хельча ИСМАИЛОВА, фото Владимира ЗАИКИНА, Алматы