И немка протянула мне две вязаные шапочки…
Владимир Никитич СТРУНОВИЧ.
Родом из города Могилева, Белоруссия.
В 1941 году было четыре года.
С первого дня все помню. Как город бомбили. Как бегал осколки собирал. Как полицаи ходили по домам, угоняли людей в Германию, а я стерег их (маленький был, на меня никто особого внимания не обращал) и предупреждал отца, что они в сторону нашего дома идут - тот сразу прятался на чердак. Как голодали: тем, кто в сельской местности жил, больше повезло. А у нас после прихода немцев была только свекла… и одна собака, которую потом съели (он замолкает, опускает голову и закрывает лицо руками. Я не тревожу, жду, пока успокоится)… Султан ее звали.
Нас в семье было трое: я, младший брат, который родился незадолго до начала войны, и старший - он в 14 лет ушел в партизаны. У нас была соседка-полька, она донесла полицаям на брата. Откуда бы они сами узнали, кто где есть? Она и через много лет после войны как ни в чем не бывало жила на том же месте - мои братья двоюродные ездили туда, видели ее. А тогда, в декабре 1943-го, немцы подогнали машину с автоматчиками и стали загружать в нее семьи. И нас тоже. Отец был не дурак - угостил этих солдат самогонкой (она еще со старых времен сохранилась), они разрешили нам взять вещи да и нас не разлучили. На вокзале людей запихивали в товарные вагоны. Кому места не хватило, расстреливали. Этого я не видел - отец рассказывал.
***
Привезли нас в Западную Германию, земля Тюрингия. Поселили в общий лагерь. Мать на работу увозили, а отца отправили на небольшую фабрику неподалеку - он мастер на все руки был. Я с братом слонялся по территории. У меня с тех пор память на всю жизнь осталась - шрамы на ноге. Это меня овчарка немецкая покусала, правда, я сам виноват - дразнил ее. Пацаны схватили меня под мышки, принесли в барак, перевязали. Еще мы из лагеря тайком убегали - дети есть дети. Поэтому я видел, как у немцев, живших в городке, возле которого стоял наш лагерь, был траур после Сталинградской битвы. По улицам шли скорбные шеренги гитлерюгенда в белых носочках, на балконах висели траурные флаги. А однажды было такое. Я бегал по улице. Подошла ко мне немка и протянула две вязаные шапочки - для меня и младшего брата. Я их маме принес, правда, не помню, носили ли мы их. Но обычное население нам сочувствовало.
В лагере давали брюкву и кусок хлеба. Голодно было. Мама как-то возмутилась: мол, разве можно этим детей кормить? Взяла кастрюлю с брюквой и вместе с одной женщиной пошла к начальнику лагеря. Он ей эту кастрюлю на голову и опрокинул. А чтобы больше ее не видеть, отправил нашу семью на деревообрабатывающую фабрику в город Зальфельд (там как раз мой отец работал, а ее хозяином был отец начальника нашего лагеря). Вот так мы и воссоединились. Повезло, можно сказать.
В конце войны я видел отступление: гражданское население девять дней уходило дальше на запад сплошным потоком. На колясках, повозках - лавина людей. Дома пустые стояли. А города все время бомбили. Один снаряд упал прямо под наше окно - меня контузило.
9 апреля нас освободили американцы. Отвезли в пересылочный лагерь. Хозяин фабрики предлагал отцу остаться: мол, работать будешь, жить вместе с семьей. Но он отказался. С нами вместе жил мужчина (его так же, как и нас, угнали в Германию), хромой он был. Так вот он не уехал, видать, чувствовал за собой что-то… Не знаю. А мы домой отправились. Добирались месяц через Польшу. Я все видел своими глазами: разбитые фабрики, города… До сих пор все помню (и опять слова застревают где-то в горле). Посмотрите, вот фотография отца (сам удивляюсь, как она сохранилась) - при мне его снимали, в лагере. Здесь ему 43 года, молодой еще, а сколько пришлось пережить. Хорошо, что хоть все живы остались…
Оксана АКУЛОВА, фото Владимира ЗАИКИНА
