Мирись, человек

Сразу после очередного примирения с потерпевшими в каком-нибудь резонансном деле волна праведного гнева накрывает Интернет. Граждане возмущенно пишут, что у нас все продается, что люди готовы торговать даже своими близкими и что это в результате погубит общество. Общество, возможно, и погибнет когда-нибудь, но в силу других причин.

По данным адвоката Джохара УТЕБЕКОВА, в ДТП со смертельным исходом компенсацию за погибшего родственника с виновника аварии брали 82 процента пострадавших казахстанцев (сейчас норма о примирении при смертельном исходе исключена, зато появилось примирение при среднем ущербе здоровью). То есть подавляющее большинство. В 2013 году полиция закрыла 37 дел о развращении несовершеннолетних по нереабилитирующим основаниям - судя по всему, стороны примирились еще до судебных разбирательств. Сколько договорились в суде, неизвестно.
Можно, конечно, говорить о том, что правовое сознание граждан падает стремительным дом­кратом и вообще все плохо, потому что “они” не стоят до конца, а берут деньги и примиряются. А если бы не примирялись и не брали, то все было бы хорошо. Позиция удобная, потому что простая, и замечательно укладывается в комфортную схему черное - белое. Но не все то правильно, что удобно, и налицо совершенно превратное понимание сути отечественных общественных отношений и функционирования социума. В развитых обществах работает огромное количество общественных объединений - от союзов рыболовов до ассоциаций пострадавших от судов, призванных (в том числе) следить за соблюдением прав и свобод в вверенной им области. Уже не говоря в целом о более высокой включенности общества. У нас любое публичное начинание неизбежно вываливается в политическую плоскость, поэтому гражданские инициативы малоразвиты и неэффективны. Человек, столкнувшийся с приматом силы в стиле “да ты знаешь, кто я такой?!” и коррумпированностью судебно-правоохранительной системы, остается с ней один на один. Ему никто не будет помогать, и никто не вступится за него, когда запахнет жареным - нет такой опции в нашем социуме.
В 2013 году около Алматы был убит гражданский активист Нурлан УТЕУЛИЕВ, который несколько лет боролся против вырубки рощи в поселке Тастыбулак Карасайского района. Следствие выяснило, что убийство совершил родственник на почве личной неприязни. Тем все и закончилось, хотя вопрос, почему личную неприязнь вызвал именно “зеленый”, которому к тому же незадолго до трагедии угрожали, так и остался открытым. А что было после убийства? Народные волнения, бунт, демонстрации, массовые требования справедливого расследования? Да, но только во Франции, где убили 21-летнего Реми ФРЕСА, боровшегося против строительства плотины Сивенса. Митинги переросли в беспорядки, и президент Франсуа Олланд был вынужден заявить, что берет дело под свой личный контроль. У нас лишение жизни общественного деятеля взволновало граждан ровно до той черты, за которой нужно встать с компьютерного кресла и выразить свое возмущение в реальности. То есть можно считать, что не взволновало вообще.
Существует давно сформулированный закон: стабильность системы определяется состоянием ее самого слабого звена. В случае с примирениями слабое звено - родственники потерпевших, на которых оказывается давление. Те самые “они”, от которых брезгливо дистанцируются блюстители коллективной чести. Но в обществе, которое согласно нашей Конституции есть “народ, связанный единой исторической судьбой”, нет никаких “их”, “тех”, “других” . Все “они” - это мы, еще не осознавшие своей безысходной общности. И того, что люди идут на примирение не из-за желания обогатиться, а потому что знают: когда прижмет, никто из моралистов не придет на помощь, и обиженный останется со своей бедой один на один. А потом его обвинят в продажности.
Проблема шире, чем даже просто инерт­ность и безактивность социума. Сама норма о примирении сторон, оставшаяся и даже расширенная в новой редакции УК РК, формально направлена на гуманизацию законодательства. Но по факту это юридическое разделение общества на сословные группы, одна из которых, обладая властью и богатством, может практически безнаказанно давить и калечить другую, поскольку знает, что откупится. Не от родственников, так от полиции. Не выйдет с полицией - “разведут” в суде. С судом возникнут проблемы - так в КУИС тоже люди трудятся.
Все работает, как в старые добрые феодальные времена, в эпоху благословенного уложения “Жеті Жарғы” хана Тауке: каждое преступление, включая убийство, имеет свою цену. За тем исключением, что тогда все было понятнее. Во всяком случае, нормы были тарифицированы: за каждого убитого мужчину преступник платил его родственникам 1000 баранов, за женщину - 500.
Правда, вступительная часть того же свода не­двусмысленно утверждает право мести и гласит: “За кровь мстить кровью, за увечье - тем же увечьем”.
Может быть, не так уж плох был феодальный строй, про недостатки которого пишут в школьных учебниках.

Тулеген БАЙТУКЕНОВ, Алматы