Три кусочка сахара на прощание
Иногда я слышу: “Вам в Казахстане в военные годы хорошо жилось в тылу...”, а мне порой не верится, что моя семья смогла пережить страшный период войны.
Я училась в школе №15 Алматы, брат был маленьким. Жили мы в доме рядом с кладбищем, в квартале улиц Пастера (Макатаева) - Кордонная (Шарипова) - Ташкентская (Райымбека) - Уйгурская (Космонавтов), на границе с табачной фабрикой.
Папу, Чуканова Анатолия Петровича, в первый же день войны вызвали в Ленинский военкомат, и проститься с нами он пришел уже в военной форме. Но мы не могли даже подняться и проводить его, потому что мама была тяжело больна, у меня был брюшной тиф, а у брата Володи - конъюнктивит и стригучий лишай. Он оставил нам бутылочку вина “Кагор” и три кусочка колотого сахара. Ушел, пряча мужские слезы. Больше мы его никогда не видели, получили похоронное извещение. Пенсию по утере кормильца в размере 34 рубля 50 копеек нам назначили только с декабря 1944 года. Мама работала на швейной фабрике. Она научилась шить военные шинели, гимнастерки, хотя до этого работала учительницей начальных классов. Маму мы не видели, а о ее приходе домой догадывались только по двум маленьким булочкам, которые выдавали ей на обед и которые она приносила нам, когда мы спали.
По карточкам полагалось 300 граммов хлеба на человека. Очередь мы занимали в 4 часа утра, и когда я получала паек, несла его как хрустальную вазу, боясь уронить, оберегая каждую крошечку. Дома мы с братом делили его, посыпали солью и пили чай с сахарином. У меня была заветная мечта после победы наесться хлеба, ведь тогда его должно быть много. Я и сейчас люблю хлеб и не допускаю, чтобы крошки со стола упали на пол. Но даже в том положении у меня хватало сил выдержать, не унизиться, как мне тогда казалось. В классе со мной училась Зина Гланц, ее родители были врачами, на фронт их не взяли. Зина приносила в школу на обед большой кусок белого хлеба, намазанный маслом и вареньем из черной смородины. Мы всем классом наблюдали за этим бутербродом, даже не представляя, каким же вкусным он должен быть. Многие плакали, видя, как это сказочное сокровище исчезает в Зининых устах. Несколько раз Зина с насмешливой улыбкой предлагала мне лизнуть это чудо, но, глотая слюнки и слезы, я отказывалась, говоря, что не ем такое, меня от этого тошнит. Сегодня, когда я отказываюсь от чего-то экзотического, предлагаемого моими детьми, они посмеиваются: “Мама, тебя и от этого тошнит?”.
На углу ул. Ташкентской (Райымбека) и ул. Кордонной (Шарипова) до сего дня работает баня. В 1941-1945 гг. в этой бане мылись призывники из всех средне-азиатских республик. Оттуда они выходили уже в военной форме. А мы выпрашивали узбекские, туркменские и таджикские платки у конвоиров и, убегая на Ташкентскую, куда стекала мыльная вода, стирали эти “подарки”. Еще помню, как недалеко от бани по тренировочным рельсам ездил макет танка из железа, а новобранцы, тренируясь, бросали в него бутылки с зажигательной жидкостью. Иногда новобранцы давали нам, ребятам, кусочек хлеба или картошку. Это было для нас большим праздником.
В 1943 году около наших домов начали сносить кладбище. Это было ужасное зрелище. Но время было такое, что если в разрытых могилах обнаруживалась неистлевшая одежда, то люди забирали ее, потому что носить было нечего. Вскоре привезли рабочих с Западной Украины, которые начали строить на бывшем кладбище военный завод им. Кирова. В 1943 году завод был эвакуирован из г. Махачкалы. Наши дома оказались на территории завода, и это несколько облегчило нам жизнь. Из столовой иногда давали супы и кое-какие отходы. Рядом разместили лесопилку, где пилили доски для ящиков под торпеды, и я могла набрать стружки и топить дома печь. А зимой на санках мне разрешали вывозить в мешках стружки на Никольский рынок для продажи, чтобы выкупить хлеб по карточкам.
Когда союзники открыли второй фронт, это было уже перед окончанием войны, в город завезли огромное количество старых вещей из Америки, Англии. В военкомате Ленинского района старье лежало горками. Нас, детей, потерявших отцов, приглашали и предлагали выбрать то, что нам понравится. Мы ничего не понимали в этом. Я взяла пальто и платье, братику - курточку. Из-за этого платья наша семья на целый месяц осталась без хлебных карточек, потому что карманы на нем были накладные, и я, не привыкнув к ним, положила карточки мимо. Этот месяц был тяжелым, голодным.
На Ташкентской, недалеко от кладбища, было какое-то предприятие, и меня прикрепили на питание в его столовую. Каждый день давали котелок из трех кастрюль: суп, жаркое из черепахи и компот, муку из черепашьих яиц. Мы, правда, не знали, что с ней делать. После победы из всего района только в одну семью вернулся отец - это была счастливая семья Гончаровых. Этот наш единственный дядя Кузьма до войны работал директором хлебозавода, расположенного на ул. Ташкентской. Мы все испытывали гнев и ненависть к фашистам за то, что наши отцы покинули нас навсегда, но когда пленные немцы появились на заводе в качестве рабочих и приходили в наш дом просить что-либо поесть, их было жалко, и мы иногда для проформы говорили: “Что, получили по заслугам?”. Потом появились пленные японцы, они ходили по домам, меняли бумагу с водяными знаками, мыло, как пемза, и какие-то сувениры на картошку и что-нибудь съестное. О войне с японцами мы толком ничего не знали и поэтому были к ним более терпимы. Однажды несколько пленных японцев зашли в дом нашего соседа - дяди Вани и, увидев, что он китаец, с ужасом выбежали из его дома. Мы тогда не знали, что Япония воевала с Китаем, и в нашем добром дяде Ване, торгующем на коляске иголками, пилками и всякой мелочью, они увидели страшного врага.
Сегодняшнему поколению выпало великое счастье жить в мире и согласии, и мы надеемся, что оно никогда не допустит ошибок прошлого, будет оберегать мир, всегда помня о том, что он такой хрупкий. И если моя боль воспоминания как-то тронет ваши
сердца - буду считать это моей личной победой, может быть, последней, ведь воевать мы больше не собираемся.
Надежда Анатольевна ИССЫК, юрист, Алматы
На правом снимке: 1949 год, я с соседским мальчиком.
